– Помнишь, мы с тобой парусник из трех тысяч пазлов вместе собирали? – спрашиваю я папу.

Папа вздрагивает.

– Я после той бессонной ночи от мамы хороший нагоняй получил за то, что пошел у тебя на поводу.

– Трудный попался экземпляр: белые облака на голубом фоне, огромные паруса.

– Но мы справились! – не без гордости заявляет папа. Плечи его расправляются, глаза блестят.

– Я до утра не могла заснуть…

– Почему?

– От восхищения, что мы всё-таки своего добились… Собрали его… Он еще там? Напротив моего школьного стола, у окна, летит по волнам?

Папа неловко переступает с ноги на ногу и виновато опускает голову.

– Прости, дочка. Мы делали ремонт и перестановку во всей квартире. Мама их все убрала. Иначе обоев не было видно. Мама так сказала.

– Как убрала? Где они? – отзываюсь я с нарастающей тревогой в голосе.

– Я не знаю, – папа на секунду замолчал, не решаясь выдать правду. – Но ты не волнуйся! Наш парусник я не дал погубить. Маме так и сказал: «Только через мой труп». Я его на дачу увез. Он теперь там висит над моей тумбочкой в спальне, как напоминание о тебе.

Я застываю с намыленной тарелкой в руке.

– Но почему же меня не спросили? Я бы их здесь повесила… Я бы их все забрала! – голос мой звенит тонкой струной от негодования.

– Мама не позволила. Сказала, что не нужно в новую жизнь со старым барахлом…

– Какое же это барахло? – шепчу я. Руки мои невольно опускаются, и намыленная тарелка выскальзывает из рук.

Я медленно выхожу из кухни.

– Опять тарелку папа разбил? – раздается из комнаты укоризненный голос мамы. – Дочка, где у тебя скатерти лежат? Я уберу эту…

Слышится скрип дверки шкафа. Я бросаюсь в комнату, но уже поздно. Глаза мои встречаются с изумленным взглядом матери.

– Что случилось? – она растерянно смотрит на меня. – Почему в шкафу только твои вещи?

Четверг, день, который изменил мою жизнь.

До встречи со Светой и её новой пассией в «Дантесе» остается час. Я решаю добраться до Мясницкой пешком: сначала по Садовому, потом свернуть на набережную и дальше пройти переулками. Заодно остыну, приду в себя.

«Не замечает очевидного, предпочитая скрываться от реальности в мечтах», – гудит у меня в голове. Глупость какая. Ненавистный листок! Пущу его сейчас по Москве-реке, и будто не было его. Я складываю из помятого листа бумаги кораблик. На соседней церкви поют колокола. «Предпочитает скрываться от реальности…» – голос не умолкает. Я замираю. Ни в чем не виноват этот листочек. Выкидывай его, не выкидывай – ничего не изменится.

Наверное, так люди решаются на самоубийство. Интересно, с этого моста уже кто-нибудь бросался в реку? В голове мелькают заголовки завтрашних газет: «Смерть из-за равнодушия. Молодая девушка упала в Москву-реку и утонула, потому что никто не обратил на нее внимания». Я даже не сомневаюсь, что никто не заметит. Тысячи людей проходит здесь, сотни машин проносятся, но всем не до тебя, у каждого есть свое важное дело. И пусть здесь человеку плохо, очень плохо, никто не обратит на тебя внимания.

– Девушка!

– Да, – отвечаю я неопрятно одетому молодому человеку со смуглой, давно не мытой кожей. Может быть ему не все равно?

– Дэвушка, у меня все деньги украли. Дайте на билет до дому.

Он хватает меня за сумку, я отмахиваюсь и в ужасе бегу к метро. Что это я выдумала? Не хватало еще в речку из-за перфекционизма бросаться. Да, и речка, надо сказать, совсем для этого неподходящая. Маленькая, грязная. Я понимаю – Волга. Это река с большой буквы! Недаром туда тянуло топиться столько литературных героев. Утонула в Волге – это звучит гордо! А в Москве-реке только пьяницы тонут. Нет, скорее бежать отсюда в «Дантес».