Образы родной природы лучше всего выражали состояние души поэта с юных лет. Вот стихотворение Якушева 1934 года:

За окнами цвело
и розовым, и белым.
Бессильное стекло
зарю сдержать не смело.
Она прошла насквозь,
и цветом спелых вишен
по стенам разлилось
вечернее затишье.

А вот другое, написанное в конце жизни (1983):

Апрель…
И почва подопрела,
и почки пухнут в тишине…
Земля заметно подобрела
по отношению ко мне.
Не в этом суть,
что снова строчки
пути наметили мои,
что под ногой пружинят кочки,
подстилка умершей хвои.
Мне это всё давно знакомо,
мне важно перейти межу,
где по неписаным законам
в природу я перехожу.

Во втором стихотворении Николай Якушев становится провидцем своей судьбы, ведь ушел из жизни он именно в том апреле.

А между этими стихами было немало других, в которых природа являлась поводом для раздумий, как, например, в стихотворении «Это было на речке Кулой»:

Это было на речке Кулой.
Мне теперь не припомнить фамилий.
По старинке – лучковой пилой
мы в делянке сосну повалили.
………
Видно, падать обидно для всех.
И она свилеватое тело,
опираясь ветвями о снег,
от земли оторвать захотела.
………
В час, когда скараулит конец,
не покинь нас, желанье простое:
независимо – сколько колец,
умереть обязательно стоя.

Обычный факт действительности – спиленное дерево – воплощается в художественном обобщении, определяющем жизнь заключенного, да, впрочем, и любого человека. Для поэта природа – мудрый друг, собеседник, сострадатель.

В стихах Николая Якушева много сокровенного, личного. Он очень тонко и образно говорит о своем прошлом. Людям, знакомым с Николаем Михайловичем, в его строках раскрывается весь тот смысл, который, может быть, не сразу прочитывается другими.

Всё в снегу – в густой скрипучей вате,
как и в том провьюженном краю…
Вот опять мне папирос не хватит,
чтоб припомнить молодость свою.

Только зная его судьбу, можно догадаться, какие именно события вспоминает поэт. Или еще:

Что мне вторая половина дня
и приближенье неизбежной даты?
Я не страшусь – давным-давно когда-то
уже однажды не было меня.

Да, Николая Якушева могло не быть уже в 1937-м или чуть позже… Но он выстоял. Его предавали, пытались оклеветать, задушить в нём творческие порывы. Вопреки всему Николай Михайлович стремился жить яркой, полной жизнью. Он сам сказал об этом удивительно светло и точно:

Время талых апрельских потоков.
Небеса беспредельно ясны.
Я опять в напряженье, под током
кровеносной и шалой весны.
Мне за всё воздавалось сторицей.
Хоть тобой не насытился всласть,
жизнь, тебе благодарен, столикой,
за любую твою ипостась.
Лишь не будь равнодушно-жестокой —
за любовь мою к людям Земли,
время шалых весенних потоков
для меня, если можешь, продли.

Эти строки Николая Якушева являются одними из самых важных для понимания его мудрости и силы духа.

В конце жизни Николай Михайлович в своих дневниках часто возвращается к прошлому, вспоминает былое – спокойно или с горьким сожалением. Он много читает, черпает в литературе мудрые мысли, размышляет о современности, слишком часто удручающей его. Теперь уже нечего скрывать ни от себя, ни от других, не приходится ждать от реальности чего-то нового. За два месяца до смерти Якушев напишет в дневнике: «Прошел месяц со времени последней записи. Ничего не изменилось, всё, как было – ем, сплю, читаю, что попадется. Не пишу и, кажется, ничего больше писать не буду. Зачем? Хотя хотел бы писать что-то вроде раздумий о прожитом: “Жил-был я”».

Это, по сути, прощальное откровение, сквозь горечь которого прорывается надежда, желание еще что-то сказать. И память остается с ним, теперь ее время:

Ночь спустилась черная, как деготь,