Молодая хозяйка распаковывала коробки и укладывала предметы по своим местам. Орудуя тряпичным лоскутком, она изящно кружилась в досужем вальсе и что-то напевала. Её хрупкие пальчики аккуратно раскладывали затейливые шкатулочки по полкам девичьего уголка.

Вдали послышался гром грозовых небес, тучи приближались. Только усердная хозяюшка поставила хрустальную вазу в центре стола, как за её спиною раздался незнакомый ей голос:

– Привет!

Сонечка испуганно обернулась, в удивлении ахнула, отпрянула и приложила ручку к губам. В углу на комоде сидел маленький, морщинистый, незнакомый человечек. В его длинной рыжей бороде, свисавшей почти до пояса, болталось несколько сосновых шишек. На нём были холщёвая рубаха с короткими рукавами, куцые зелёные штанишки, из которых высовывались нитки, и небольшая вытянутая шапка, которая спадала набекрень и была ему заведомо мала. Обувка его имела какое-то сродство с крестьянскими лаптями, но просматривались в ней и некие особенности, незнакомые мастерам обувного дела. Светло-голубые глаза человечка с какой-то сладостью и лукавством поглядывали на девушку. Он сидел, болтая короткими ножками, улыбался, раскачивал комод и толстой, но хлипкой ручонкой помахивал Сонечке.

– Чего сторонишься-то? Испугалась, что ли? – сказал человечек.

– Вы кто? – спросила Сонечка, широко раскрыв зелёные глазки.

– Я? Стёпка я, домовик.

– А что вы тут делаете?

– Ясное дело – что. Живу тута я, – ответил человечек, продолжая улыбаться и раскачивать комод.

– Позвольте, а как же я? Я ведь тут тоже живу.

– Верно говоришь, голубушка. Мы оба тута живём. Стало быть, давай ближе знакомиться, а после обживаться начнём. Тебя как зовут-то?

– Соня… но позвольте…

– Вот и познакомились, теперь обживаться давай. Ты не волнуйся, я росточком невелик, тебя не потесню, и не дерзновенен я, покладист, характер – чудо, душа широкая. Так что заживём лучше кота на печке, – сказал домовик, спрыгнул с комода, несмотря на короткость своих ножек, в два прыжка очутился на столе и, достав из-за пазухи букетик благоухающих лесных цветов, заботливо уместил их в хрустальную вазу.

– Это тебе, голуба моя, – сказал домовик, улыбаясь. – Ты, это, сказала б чего, а то стоишь как неродная, молчишь, а у нас тут с тобою всё-таки новоселье, а оно, знаешь ли, каких-то особых мероприятий требует.

– Новоселье у нас? – спросила удивлённая девушка.

– Сонечка, ты вот скажи мне. Ты, стало быть, только въехала сюда, правильно я говорю?

– Правильно.

– Вот. Так и я только сюда въехал, стало быть, у нас новоселье. Жилищное ведомство домовых выделило мне эту квартирку. Старая уж совсем негодна, жить там сложно: сыро, лягушки квакают, комары зудят…

– Лягушки? – спросила Сонечка, пристально всматриваясь в домовика.

– Да-да, есть такие квартиры в Москве, есть, а житья в них нет. Но здесь, я вижу, всё ладненько. Обживёмся с тобой, потом и в жёны тебя возьму.

– Что? Что вы такое говорите? Я уже помолвлена, между прочим, – недовольно возразила Соня.

– Ну это не страшно. Солнце, знаешь ли, с утра восток любит, а к вечеру ему запад милее кажется. Но довольно об этом. Денёк-то сегодня жаркий, пить охота. Сонечка, голуба моя, налей-ка мне стаканчик лимонаду.

– У меня нет лимонада, господин домовик, – повысив голос, сказала Соня.

– Ну зачем нам такие официальные тона? Голуба моя, для тебя я просто Стёпа. Жить нам бок о бок ещё долго, век у домовика не короток. Ну, Сонечка, налей мне лимонаду, пожалуйста.

– У меня нет лимонада!.. Стёпа… – теряя терпение, сказала Соня.

– Как это – нет? В холодильнике на второй полочке стоит, я уж проверил. Негоже, Сонечка, друзей дурачить. Принеси-ка стаканчик.