– Констант пришёл, спасайтесь…

– Констант не знает жалости…

– Он обратит всех, бегите, бегите…

– Констант неуязвим, как и приславший его…

– Мы все умрём, от Константа не спрятаться…

«Вот попал: то никого вокруг, то, как на рынке, не протолкнуться, теперь ещё чудище какое-то поблизости», – он продолжал идти вперёд, стараясь никого не задеть.

На новые следы никто не обратил внимания, поскольку весь песок пришёл в движение (сминаясь и рассыпаясь) от множества перемещающихся фигур (тени тоже оставляют следы, особенно если это не тени). Он не делал попыток войти в контакт с этими странными сущностями – будучи невидимым и не имея голоса, не стоит беспокоить безумцев, тем паче пребывающих в крайне возбуждённом состоянии.

И вдруг, совсем неожиданно, он заметил растение, такого же красного отлива, как и всё вокруг, совсем безжизненное и какое-то лишнее в этом мире горячего, светящегося песка. Присмотревшись, он увидел ещё один чахлый кустик, потом ещё и, наконец, понял, что пустыня – это не совсем пустыня, а песок – не совсем песок: «…здесь иное сложенье основ».

Мир менялся. Его воображение уже рисовало призрачный город с подвижной архитектурой (вполне обоснованно, город недалеко), когда неказистый домишко оказывался многоэтажной башней либо глубоким котлованом (видимо, следствие дополнительной пространственной координаты) и никого это не беспокоило, и никого не пугало. Нет, он не видел, он чувствовал, но чувствовал остро и безошибочно, интуиция – его сильная сторона.

Новый взгляд на растение породил необычное желание, сопротивляться которому бессмысленно, – следовало беззвучно произнести одно слово, может, приказ, а может, просьбу: «Живи!»

И растение ожило!

– Констант! – рядом кто-то истошно завопил. – Он здесь, он обращает! Караул!

«Ага, значит, страшный Констант – это я. Приятно узнать своё имя, пусть это и не имя, а иная идентификация, даже в подобном месте».

Растение превращалось в красивый зелёный куст неизвестного вида, а вокруг него образовывалась симпатичная, такая же зелёная травка, получился маленький округлый оазис диаметром около двух метров. Внутри круга легче дышалось и казалось, что над тобой голубое небо и привычное родное солнце. А может, не казалось? Может, их пока просто не видно, ведь зелёному цвету необходим солнечный свет…

– Констант! Да буду слышен я тебе и пославшему тебя! – стоявший перед оазисом являл собой весьма плотное образование, которое, с известными оговорками, больше походило на тело, а не на тень от него, что по местным меркам предполагало немалый возраст. – Постигнута нами миссия твоя, да убоялись мы плодов её. Призван ты разрушить наш мир и изгнать нас и богов наших. Но ведаешь ли ты краткость пути своего, краткость жизни своей? Ведаешь ли, что только немногие из вас постигли покоряемые пространства? Знай же, мы приведём покровителя нашего и испросим силу поразить тебя, а если не одолеем, то познаешь ты гнев его, мощь его и возвеличишь славу его в мирах. Оставь теперь нас, уйди к пославшему тебя, коли дано тебе время вернуться. Ибо несокрушима твердыня наша, от господина нашего и меньших его, коих легион!

«Занятный старик, похоже, меня приняли за другого, иначе зачем так высокопарно угрожать и бояться. Хотя кустик-то я оживил. Да-а, пожалуй, лучше потихоньку свалить отсюда и продолжить искать контакта с тем, первым, голосом».

Он ушёл, разумно отклонив вызов, но ушёл не навсегда, как рассчитывали те, другие, ушёл, чтобы вернуться и попробовать искупить свой древний грех.

Опять пустыня, во все стороны, раскалённая и безмолвная. Он шёл, бесконечно однообразно, не чувствуя ни усталости, ни жажды, его перестали занимать местные причуды, а потом и собственные мысли, он достиг трансцендентального состояния, видя лишь место, куда в следующий миг ступит его невидимая нога, и, наконец, отключился от окружающего мира. Возникло новое ощущение, нелёгкое и недоброе, идущее из прошлого, из чужого прошлого – это страх. Существовал вектор, направление, а источник оставался неизвестным, но целью был он, Констант, словно его приглашали посмотреть какое-то действо. Так оно выглядело на первый взгляд, на самом деле – это мольба о помощи.