Переход через перевал в середине пути сопровождается мощным столкновением приобретенной личности с требованиями собственного «я». Человек, преодолевающий такое испытание, нередко впадает в панику и заявляет: «Я больше не знаю, кто я такой». По сути, на смену прежней личности должна прийти новая. Первая должна умереть. Нет ничего удивительного в зашкаливающей тревожности. Человек испытывает психологическую потребность умертвить старое «я», чтобы вместо него родилось новое.
Подобного рода смерть и возрождение не являются самоцелью, это переход. Необходимо преодолеть перевал в середине пути, чтобы реализовать заложенный потенциал и обрести мудрость и жизненную силу, присущие зрелому возрасту. Таким образом, перевал в середине пути представляет собой идущий изнутри призыв перейти от временной жизни к истинной взрослости, от ложного «я» к аутентичной личности.
Глава 2. Приближение к перевалу
Перевал в середине пути – понятие новое. Раньше, до внезапного увеличения продолжительности жизни на рубеже веков, она была, по словам Томаса Хоббса, «беспросветной, жестокой и короткой»[8]. В начале столетия благодаря развитию медицины и здравоохранения средняя продолжительность жизни перевалила за сорок лет. Если пройтись по кладбищам эпохи колониальной Америки, взору предстанет печальное зрелище – длинные ряды могил детей, умерших во время эпидемий чумы, малярии, дифтерии, коклюша, оспы и тифа, от которых современные дети избавлены благодаря иммунизации. (Помню, как в моем родном городе с населением сто тысяч человек произошла вспышка полиомиелита, в связи с чем жизнь там практически полностью замерла, за исключением работы самых необходимых учреждений, – были закрыты парки, кинотеатры, бассейны.)
Тех, кто дожил до преклонного возраста, в большей степени жестко контролировали социальные институты (церковь, семья) и общественные нравы. (В моем детстве о разведенных людях говорили с той же интонацией, с какой произносили: «Вот идет убийца».) Гендерные предрассудки отличались абсолютной категоричностью, ущемляя как женщин, так и мужчин. Семейные и этнические традиции помогали не забывать о корнях и иногда пробуждали ощущение сплоченности, но при этом, будучи давно устаревшими, отбивали стремление к независимости. Девушка должна была выйти замуж, родить и воспитать детей, служить оплотом системы, поддерживающей и передающей традиции; юноша же, повзрослев, должен был принять на себя обязанности отца, стать добытчиком, но, помимо этого, также обеспечивать сохранение и преемственность ценностей.
Многие из этих ценностей были и остаются достойными одобрения. Но, учитывая весомость подобных институциональных ожиданий, имело место психологическое насилие. Не следует бездумно восхищаться пятидесятилетним браком, не зная, что творится при этом на душе у супругов. Может быть, они боятся перемен, честности и страдают. Ребенок, реализующий родительские ожидания, теряет свою душу. Стойкость и сохранение ценностей сами по себе не являются добродетелью.
Идея, что мы приходим в этот мир, чтобы стать самими собой, уникальным созданием, чьи ценности могут отличаться от ценностей родных и близких, была неведома тем, кто жил до нас. Даже сегодня некоторые воспринимают эту мысль в штыки. Однако отличительной особенностью современной эпохи является радикальное смещение фокуса внимания с общественных институтов на отдельного индивидуума. Смысловая нагрузка переместилась с царского скипетра и церковной митры на человеческую личность – и это самое кардинальное изменение. Великие объединяющие идеологии лишились большей части своей психической энергии, оставив представителей современного общества в изоляции. Как полтора столетия назад заметил Мэтью Арнольд, мы «блуждаем между двух миров, меж мертвым и бессильным для рожденья»