– Он не был смелым, – поморщился Паласар. Воспоминания о характере Теда были для него не так интересны, как о его подвигах. – Он был бесстрашным. Одержим судьбой до безумия. За пределами собственной судьбы его ничто не интересовало. Плохо, хорошо, правильно, неправильно он понимал, только приложив к судьбе, причем своей собственной. Он даже людей оценивал лишь по той роли, которую они играли в его судьбе. Лютый фанатик.

– И разве это плохо? Я тоже верю в судьбу, – раздался голос Дамиса. – Многие люди верят в судьбу.

– А многие из тех, кто верит и говорит «Судьба», знают, что они подразумевают под этим словом? Судьба, предопределение, кисмат, дао – может ли один человек понять, что думает другой, когда произносит эти слова? Для Теда судьба была не каким-то предопределением, законом жизни, а самой жизнью.

– Что ж, это была интересная история, – вставил слово Каспар, чтобы остановить дальнейшую, грозящую затянуться далеко заполночь беседу о словах, в которой восточный носитель расхожей мудрости мог оказаться очень вязок. – Завтра я надеюсь, и все мы надеемся, услышать другую историю, возможно, что ее расскажу я, а теперь пора спать.

Наемники распределили дежурства и улеглись. Паласар с относительным удобством разместился в кибитке. Одетые в кожаные доспехи и стальные панцири наемники довольствовались лежанками из колких еловых лап. Собранные в лесу ветки складывали в продолговатые кучи, а изголовья сбивали из опавших листьев. Лежанки были жесткими, зато через них не проникал убийственный холод земли и они не промокали. Конные укрывались одеялами, которые везли с собой, а пешие грелись теплом тлеющих костров. Поддерживать огонь вменялось в обязанность часовым. По сравнению с этим доски повозки с вязанками сена были роскошью, но теплолюбивый Паласар был не из тех, кто мог это оценить.