Мне наконец, удалось вычленить из калейдоскопа запахов, витающих вокруг, тот самый, что привлёк моё внимание. Влажный, вызывающий на языке слабый горьковатый привкус железа. Не очень-то приятный, но при этом заставивший моего внутреннего волка возбуждённо оскалиться, вздыбив шерсть на загривке.

Кровь!

Человеческая. Много. Правда, по большей части уже свернувшаяся. Запах доносился с высоты метров трёх – там была развилка двух толстых отростков ствола и, кажется, в этой рогатке застряло что-то тёмное. Но снизу было не разглядеть. Разве что точно выделялось зеленоватое пятно, контрастирующее с черной корой. Похоже на… краешек ткани?

– Ты чего, Богдан? – обеспокоенно потянул меня за рукав Полиньяк.

Я встрепенулся, оборачиваясь на группу.

– Что-то случилось, молодой человек? – подошла ко мне сама Коржинская.

– Эм… Да нет, ничего. Но мне показалось, что там, наверху, что-то есть. Что-то постороннее.

– Это вряд ли. Как видите, дерево огорожено, и приближаться к нему вплотную запрещено…

Остальная группа, впрочем, её объяснениям не вняла. Любопытство – страшная штука. Быстро облепив заборчик вокруг ствола дуба, студенты вытягивали шеи, пытаясь разглядеть что-то наверху. И вдруг Кочанов, один из приятелей Кудеярова, охнул, вскидывая ладонь ко рту.

– Это же Бергер!

– Кто?

– Ну, Бергер! Старшекурсник из нашего института… – пробормотал он с выпученными глазами. И вдруг, заметно побледнев, метнулся в сторону. Его шумно стошнило, и оказавшиеся рядом девчонки брезгливо взвизгнули, отскакивая в сторону.

– Да, точно! Глядите, отсюда хорошо видно! – выкрикнул другой парень из нашей группы. Остальные тут же столпилась рядом с ним, высматривая что-то между веток. Многие почти сразу же ринулись прочь примерно с теми же эмоциями, что и Кочанов.

Коржинская растерянно заметалась, пытаясь успокоить студентов, но ситуация быстро выходила из-под контроля. На крики и суету начали подтягиваться прохожие, кто-то выкрикнул:

– Надо сообщить ректору!

– Да что ректору? За полицией бегите!

Атмосфера паники быстро и неотвратимо, словно выползающая из-под крышки кастрюли пена, начала распространяться всё дальше.

Я, не обращая внимания на чужие истерики, пробрался через толпу поближе к дереву, чтобы, как и Кочанов, заглянуть наверх с другого ракурса.

И, наконец, увидел то же, что и он.

Бергера я не знал, только слышал, кажется, эту фамилию на лекции Кабанова. Но опознать его можно было легко – он висел лицом вниз, и голова была совершенной неповреждённой. Чего не скажешь об остальном. От горла до живота зияла сплошная рваная рана, будто беднягу распотрошили, как рыбу, а после как-то затащили туда, наверх, спрятав в развилке между сучьями.

– Oh, mon Dieu… – прошептал Полиньяк. – Что за чудовище могло сотворить такое?

Я молчал, продолжая вглядываться в страшную картину. Но внимание моё было приковано даже не к самому трупу, а к свежим царапинам на коре дуба, чуть ниже спрятанного тела. Царапины эти, похожие на следы когтей, складывались в примитивные рисунки из треугольников, стрелок, спиралей. Что-то вроде старинных рун.

Вроде бы мелочь по сравнению со свежим трупом. Но именно при виде этих рун у меня по спине пробежал неприятный холодок, да так и остался за шиворотом, не желая рассеиваться. Всё потому, что я уже видел похожие знаки, и даже рисовал их недавно. Точнее, срисовывал.

Со шрамов, оставшихся на моём теле после воскрешения.

Да уж, хорошее начало учебного года, конечно. Жизнерадостное.

После того, как было найдено тело Бергера, лекция по биологии, естественно, накрылась медным тазом. Хотя надо отдать должное руководству университета – панику быстро погасили, толпу зевак разогнали, место преступления оцепили. Околоточный прибыл уже минут через десять. К началу следующей пары все студенты – по крайней мере, с нашего потока – были на следующей лекции.