Дождь уже прошел, однако ветер еще бушевал знатный.

– Студентка Винир, – с беспокойством позвал я, не понимая, куда она делась.

Где-то снизу застонали.

– Проф-с-сор, – раздалось оттуда. – Любовь зла. Я полюбила коз… тьфу… вас. С-слыш-те?

Я слышал. И не понимал, как быть. Со мной за год преподавания бывало всякое. Но такого еще не случалось. И меньше всего я ждал подобного от трудолюбивой, спокойной и милой Элы Винир.

– Эй! – заорала та снизу. – Я тебя люблю! Это знач – ик – ит, что надо меня пересдать. Берешь? Я и – ик – ду.

– Нет! – испугался я.

Никого не боялся в жизни, а тут…

– Любви не надо боя-с-со, – решительно наставляла меня Эла Винир, выкарабкиваясь из грязи. – Ее нужно благо… благо… хотеть!

Она еще раз икнула и показалась моему взору. Испачканный плащ, ладошки, лохматая и очень-очень нестойкая. Она грустно вздохнула, одним глазом глядя на меня, а вторым в бескрайнюю даль, и уточнила:

– Дашь?

– Что? – не понял я.

– Перес-сдать.

– Нет, – ответил честно.

– Ну п-пеняй на с-себя, люби – ик – мый, – сказала Эла, развернулась и, пошатываясь, пошла куда-то во тьму.

Прежде чем я успел хоть что-то подумать, из ближайших кустов вывалилось нечто в красном с черными, во все стороны развевающимися волосами.

– Ну что козел? – спросило оно голосом студентки Флис.

– Объявил нам – ик – войну! – ответила Эла.

– Жаль его, – постановило нечто в красном. – Хрыс ему в…

Я быстро закрыл окно, наблюдая, как два недоразумения исчезли во тьме. Вздохнув, озадаченно посмотрел на бутылку прио́ля, которую собирался открыть к ужину, празднуя окончание приема экзаменов. Сегодня решил обойтись.

Утро было беспощадным.

Оно, как следователь на допросе, светило мне в глаз (почему-то в один), ввинчивалось в уши гомоном давно проснувшегося города, стучало молоточками в виски, как папа во время последнего ремонта в лапшичной.

– Бо-о-оги, – стонали рядом голосом Риты. – Пожалейте меня, заберите к себе прямо сейчас.

Надо сказать, что просьба наверняка была риторическая, потому ни я, ни подруга не ожидали какого либо ответа. Зря!

– Нет уж! Жалеть вас никто не будет, – знакомым, и до отвращения бодро-радостным голосом донеслось в ответ.

Я с трудом приоткрыла глаза. Над кроватью, на которой мы валетом лежали с подружкой, возвышался рыжий громила с густой гривой волос и такой же бородой. В клетчатой рубахе, красном в горошек переднике и растянутых домашних брюках, мистер Хьюго Флис выглядел чуть безобидней, чем обычно. Самоотверженный вдовец, в одиночку воспитавший Риту, и мой непосредственный работодатель в одном лице. Он смотрел на нас с негодованием. Осуждающе смотрел.

Увидев дядю Хью, сразу вспомнила, что именно в его таверне я трудилась накануне демонового экзамена. И сразу стало ужасно грустно.

– Доброе утро, – хрипло протянула Рита, с кряхтением принимая сидячее положение.

– И хватает же совести так говорить, – покачал головой дядя Хью. – Явились откуда-то грязные, с ветками в волосах. Распугали мне половину клиентов!

– Твоих ничем не распугаешь, – отмахнулась Рита. – И потом, мы впервые так сделали. И больше не станем.

– Ти-ише-е, – взмолилась я, – голова-а-а…

– Запомни это состояние, Эла Винир, и больше так никогда не делай, – наставительно сказал мне дядя Хью.

– Папочка, ты меня любишь? – вмешалась Рита.

– Люблю, – подтвердил тот и жестом фокусника достал из-за спины литровую баночку рассола. В мутной жидкости, очень привлекательно плавали половина огурца и зонтик укропа. – И даже могу это доказать.

– О да-а-а… – Рита потянулась к баночке как трава к солнышку. – Ты лучший, пап.

Я только согласно застонала. Сил говорить не было.