– Прости, я… – Оскар замялся; ему вдруг стало жутко стыдно, что он сунул нос в эти старые желтоватые листки.

– Ничего, – бабушка покачала головой. – Тайное всегда становится явным.

Она вошла в комнату и тяжело опустилась в кресло.

– Это письма твоей сестры? – спросил её Оскар.

Бабушка апатично кивнула:

– Два последних.

– А кто такой Курт?

Бабушка вздохнула.

– Это был возлюбленный Греты, обершарфюрер. Он умер от тифа незадолго до неё. В последние месяцы она по нему с ума сходила. У моей сестры всё-таки было сердце, кто бы что потом ни говорил!

На её глаза вдруг навернулись слёзы.

– Она любила и Курта, и Эмми, и Отто, и меня, и Людо… и маму тоже! Помню, в детстве мы часто сидели на берегу ручья и ловили рыбу. Грета доставала зеркальце и украдкой пускала нам в глаза солнечные зайчики. Как-то раз у Отто лопнуло терпение, когда рыба сорвалась с крючка, и он столкнул Грету в воду. Вот визгу-то было! Мы все катались со смеху, Грета промокла до нитки, но ей тоже было весело!

Знаешь, я бы дорого сейчас дала за то, чтобы вернуться туда, в то время, и рассказать ей, каким стал наш мир! Какой стала Германия без «Хайль Гитлер!» и СС! Может, тогда всё было бы иначе!

И ведь могло бы быть! У неё была тяга к созиданию и к заботе о других. Грета ухаживала за животными, обожала играть с кошками. Вечно мастерила из бумаги всякие украшения, раскрашивала их и убирала ими нашу комнату. Так было, пока не умерла мама. Но и потом Грета хотела стать медсестрой и даже работала пару лет в санатории.

Как-то на отдых к ним приехало несколько эсэсовцев – лагерных надзирателей. Грета поладила с одним из них. Она всегда млела от красивой одежды, хоть от платьев, хоть от военной формы. И когда она видела красивую вещь, то непременно хотела себе такую же! К тому моменту ей уже много чего наплели в Союзе немецких девушек, и этот тип заставил её отбросить последние колебания.

Наш отец состоял в НСДАП, но нам запрещал туда вступать. Он пришёл в бешенство, когда узнал о решении Греты. Но было поздно. Иногда мне кажется, что если бы он запретил Грете бросаться со скалы, она бы бросилась просто наперекор ему…

– Подожди, – Оскар был сбит с толку. – Ты же говорила, что Грета работала на фабрике! Хочешь сказать, что она…

– Да… – бабушка снова тяжело вздохнула. – Я расскажу тебе. А ты расскажи своим детям и внукам.

2051 год

Едва Рина собралась в столовую, как её вызвал полковник Ганьон, возглавлявший их кинологический центр. По дороге в его кабинет она гадала, что же у старика на уме. Скорее всего, дело в рапорте, поданном неделю назад, но вряд ли только в нём. Полковник – занятой человек и мог просто направить ей сообщение, что принял её информацию к сведению.

– Я читал ваш рапорт про латентное бешенство и разделяю ваши опасения, – сказал Ганьон. – Я прослежу, чтобы график прививок соблюдался неукоснительно в отношении всех наших «военнослужащих». Кстати, как Жак? Вы осматривали его вчера днём?

– Вчера вечером, сэр, – ответила Рина. – Воспаление уменьшилось. Лечение бактериофагами дало эффект.

Полковник кивнул.

– Это хорошо. А почему перенесли время? Были неотложные случаи?

– Нет, сэр. Но бактерии резистентны к антибиотикам. Ни один наш антибиотиков не давал нужного эффекта. Если бы не бактериофаги, пришлось бы ампутировать лапу. Поэтому я оставила Жака напоследок, чтобы другие собаки не могли заразиться.

– Разумно, – оценил Ганьон.

– Нам нужны новые противомикробные препараты. Пока это первый такой случай, но дальше могут быть ещё. Резистентность к антибиотикам сейчас общемировая проблема.