Непросыхающая «душа компании» чувствовал себя звездным гастролером в провинциальном городке и потому так легко, походя, позволил себе завести двух детей. Его не трогала низменная тема зарабатывания денег, а между тем семейный бюджет Благовых был более чем ограничен. Крохотная епархиальная пенсия, которую получала за мужа Александра Михайловна, да весьма скромная зарплата служащего бухгалтера-расчетчика, получаемая Елизаветой. Выручали алименты бывшего мужа-фронтовика. Да и то сказать: нужно было растить троих детей.

Тащить весь непомерный груз пришлось Александре Михайловне. И хотя поначалу войдя в семейную жизнь, она много не знала и не умела – не для такой судьбы готовилась, благодаря уму и энергии, умению ладить с людьми, глубоко уважавшими ее как «матушку», а главное, жестокой необходимости выживания, где все зависело только от нее, – домашнее хозяйство было взято в умелые руки. Никто и знать не знал, откуда что берется. Она договаривалась, нанимала рабочих, ходила на школьные собрания, перелицовывала и перешивала, готовила и стирала, топила печь и пекла шаньги. Делала все, чтобы внуки и ее дочь не чувствовали какой-либо ущербности, обделенности судьбой. В атмосфере высокой личной нравственности, присущей многим православным женщинам дореволюционной поры жертвенности и духовности незаметно было то, что и не должно было быть главным: быт и связанные с ним отношения.

Впрочем, эта ее готовность прикрыть собой дочь и особенно внучек, от враждебного ей совдеповского мира, не дать им погрузиться в заботы о пропитании; мелочный советский быт; унизительные «дровяные» дрязги с соседями – была чрезмерной, даже вызывающей и недальновидной. Она одна хотела противостоять новому укладу жизни, находя в тайном противоборстве удовлетворение сильной, несломленной натуры. Был сотворен мирок «как было у нас». В нем, как только возможно, несмотря на окружающую вакханалию лжи и насилия, творился дух любви и добра. В чем-то это было оправдано, в чем-то нет.

Бывало, покормив грудью ребенка, Елизавета возвращала его без каких-либо нежностей и сантиментов в надежные руки своей матери, оправдываясь большой занятостью. Подраставшие девочки не ведали ни особого внимания от матери, ни малейших забот по хозяйству: будь то хотя бы мытье полов или посуды. Вверенные в крепкие руки cоветских педагогов и воспитателей в группе продленного дня – они отлично учились и активно проводили досуг: разгадывая ребусы, кроссворды, с уверенным чувством победителя участвуя в конкурсах, викторинах и розыгрышах. Дом пионеров стал для них на многие годы самым продуктивным и веселым местом раскрытия своих многочисленных талантов.

После четырех лет мытарств, в течение которых отец-воспитатель появлялся в семье все реже и не в том состоянии, чтобы быть кому-то нужным; после смерти от фронтовых ран его собственного отца – положение семьи стало катастрофическим. Безвольная Елизавета не в состоянии была принять сильное решение. Тогда, под давлением Александры Михайловны, семейный корабль освободился наконец от тяжкого балласта: полудеградировавшего Георгия увезла на родину его мать. Там, в степном Бузулуке, в очередном наркодиспансере, больной и никому не нужный, окончил свои дни когда-то блиставший Георгий Венецевский.

Елизавета вновь осталась одна. Муж «растаял в тумане дымкою», легкомысленно увеличив ее семью на два человека, хотевших есть, одеваться, желавших тепла и внимания, нуждающихся в поддержке и защите. Казалось бы, банальная логика выживания потребует от одинокой матери, имеющей на содержании троих детей, повышенной концентрации и напряжения, терпения и жертвенности, но… Возраст, как застоявшийся конь, вдруг понесся сломя голову… и замелькало: сорок один, сорок два, сорок три… А тело еще так свежо! Сердце так обмануто высокой ложью кинематографа, людьми, временем войн и разрух и еще так жаждет любви…