Первые два года, считающиеся в технических вузах наиболее сложными, я учился хорошо. С третьего же понял, что я не «технарь» и все эти триггеры, стриммеры и переходные процессы не греют мою душу, а я занимаю чужое место. Учебу забросил. Матери мимоходом намекнул, что собираюсь бросить институт. Мама, в свойственной ей манере, отреагировала бурно и решительно, заявив: «Вот закончи институт, а потом иди куда хочешь». В те годы поступление в технический ВУЗ было делом непростым, и его окончание давало человеку неписаное подтверждение, что он не полный идиот, и имеет право на вполне приличную жизнь и реальные перспективы. Я малодушно согласился с ее мнением, но учебой, как получением знаний, больше уже не занимался. Была имитация учебы. У меня было «все схвачено, за все заплачено». И хотя наши преподаватели не брали взяток, со всей камарильей сотрудников, лаборантов и прочих лиц, обслуживающих учебный процесс, всегда можно было договориться.

Более всего я страдал на экзаменах, когда получал вымученный, адекватный трудам, «трояк».

– Что же это Вы так плохо подготовлены? Да и на лекциях Вы не показывались весь семестр, – задумчиво ронял преподаватель, листая зачетку.

– Вот же, высшая математика – четыре. Начертательная геометрия – хорошо, физика… Хорошо же учились?! А сейчас что?! Поняли, что это несовременно?

Я дипломатично пожимал плечами и грустно, «просяще», вздыхал.

Но более всего уязвляло мое самолюбие поведение наших девчонок. «Политехнические кадры», которые после окончания института и утюг-то не отремонтируют, улыбались, как мне казалось, снисходительно и с долей легкого презрения: «Сашка, ты че? Хоть бы размочил немного – одни трояки» Одна из них, приятная, с бледным желтоватым личиком, с обесцвеченными волосами Ирина Велевич, раздражала меня особенно. По папиной родне она была полячкой, чем чрезвычайно гордилась. Я дал ей злое прозвище «бледная спирохета», которое с большим воодушевлением было принято на курсе.

Как-то сдавали мы «электрические машины» Курс был непростой. Читал его увлеченно и со знанием дела доцент Казарян. Как читал – так и спрашивал. И мы все, особенно девчонки, цепенели от его темперамента, жесткости и бескомпромиссности. «Да, с таким хачиком не пошутишь, мигом за дверь выставит!» – невесело размышляли мы. Дабы как-то угодить неприступному армянину, пяток девушек на потоке превратились в блондинок. Мужикам же не оставалось ничего, как «встретить смерть лицом к лицу, как в битве следует бойцу»

Начались «испытания», как мило говаривали в позапрошлом веке. Все «зарядились» конспектами и шпорами под завязку. Первым испытание не прошел мой друг Серега Волошин. Казарян застукал его с конспектом и гневно, чуть ли не за шкирку, выгнал из аудитории. Причем по цвету лица чувствовалось, что списывание его оскорбляет даже больше, чем обычное незнание. Напряжение стояло в воздухе. Мы шли по минному полю. Вдруг резануло:

– Велевич, что это Вы там достаете!? И откуда!? Выйдите вон! – Казарян гневно щелкнул зубами и налился краской.

Он застукал Спирохету в самый ответственный момент, когда та вытягивала из-под юбки конспект. Как легко в нужный момент искренне и с высоким чувством может разрыдаться женщина?! Я увидел это впервые, и меня ошеломило это открытие! «Кающаяся Мария Магдалина» – вот самое точное название возникшей сцены.

– Я сказал Вам выйти! – уже не так злобно и, отворачиваясь с мучительной гримасой, повторил учитель.

Велевич сидела, рыдая и не реагируя на выпроваживания. Все присутствующие девушки тут же поняли, что Казарян спасовал перед обаятельностью, и белокурая Спирохета взяла верх. Это тут же поняла и она сама, пододвинув конспект поближе и прикрыв его рукой. Она продолжала всхлипывать еще долго, пока не списала все, что ей было нужно…