– Идите, тётя Оля, не волнуйтесь, я с него глаз не спущу, – сказал Мишка, кивая и не отрываясь от игры.

А в это время мимо их подворотни, направляясь к базару, шли толпой цыганки с детьми. И заскочили пацанята в подворотню, став лицом к стенке по малой нужде, а цыганки и двое цыганят постарше зашли во двор (знали, что там в дальнем конце есть уборная)… какие из цыганок туда пошли, а какие и по двору растеклись, присматривая, где что плохо лежит или, может, погадать кому или выпросить чего. Старая цыганка подошла к скамейке, где сидел Мишка, закурила и, присев рядом, тронула его за плечо.

– Ну что, сладкий, везёт тебе в карты?

– Да когда как. По средам везёт, по пятницам – не очень. Цыганка засмеялась хриплым прокуренным голосом и сказала:

– Дай, сладенький, бабушке денюжку, наворожу, каждый день везти будет, большие тыщи будешь выигрывать.

– Да откуда у меня деньги, бабуля? Сейчас каникулы, так и на завтраки даже не дают.

– Ну дай твою руку посмотрю, может, за так тебе поворожу…

Мишка протянул ей левую руку, не выпуская из правой карты. Она неожиданно крепкими для её возраста пальцами цепко схватилась за неё, и тут Мишку кто-то как будто толкнул в плечо: он повернул голову и с изумлением увидел, что коляска с ребёнком пуста, а рядом толстая цыганка уже заворачивает маленький белый свёрток во что-то цветасто-блестящее, типично цыганское, и ещё мгновение – и он навсегда исчезнет, затеряется, растворится в ворохе этих цветных платков, необъятных юбок, парчовых жакетов и шитых золотом шалей… Мишка дико закричал:

– Отдай ребёнка-а-а! – и рванулся к ней, но старуха крепко держала его руку. Тогда он со всей силы бросил карты ей в лицо, одновременно рванув руку, вывернулся и кинулся на цыганку, успев каким-то чудом ухватить край белого одеяльца. Цыганка, понимая, что уже ничего не получится, отпустила уже подавший голос свёрток и со злостью с размаху саданула Мишке кулаком в ухо, что-то гортанно крикнув по-своему.

Мишка упал, не выпуская из рук уже во весь голос кричащего Сашеньку. Через мгновение он уже был на ногах, намереваясь убежать и спрятаться в подъезде. Но тут острая боль огненной плетью хлестнула ему по животу – это подскочивший цыганёнок полоснул его сапожным ножом. Не успев толком осознать случившееся, он с ужасом увидел, как цыганёнок опять замахнулся с намерением полоснуть его по лицу, но тут что-то влепилось тому прямо в глаз, и он, жалобно вскрикнув, схватился двумя руками за лицо. Инстинктивно оглянувшись, Мишка увидел рыжего Севку, с которым он только что играл в карты и который с начала всей этой кутерьмы сидел с открытым от удивления ртом. И вот сейчас он стоял на столе с рогаткой в руке, куда деловито закладывал очередной камень. Тут подскочил второй цыганёнок с обломком доски в руке и ударил Мишку, целясь в лицо. Но тот успел увернуться, и удар пришёлся в плечо. В тот же момент Севка точно всадил камень циганёнку в ухо, секундой позже дико закричала соседская девчонка, только что вышедшая из дверей подъезда и на глазах которой развернулась эта скоротечная битва.

– А-а-а, ма-а-ма, Мишку уби-и-ли, – заверещала она пронзительным голосом.

Толстая цыганка, перекрывая этот шум, опять что-то громко крикнула по-своему и, схватив своих раненых пацанов, кинулась к выходу со двора. Остальные тётки бежали к подворотне, хватая по дороге в охапку своих детей, и через минуту во дворе остался только окровавленный Мишка с ребёнком на руках, Севка с заряженной, готовой к бою рогаткой и визжащая девчонка возле подъезда. Тут с треском отворилось окно на первом этаже и на подоконнике показался с топором в руках дядя Гриша, который вывалился во двор с криком: