«Она смеется, чтобы проверить, красит ли ее смех ‹…›, прикрывает глаза, чтобы посмотреть, будет она выглядеть привлекательней так или с широко распахнутыми глазами, приподнимает подол платья, показывая свою плоть, расстегивает ворот, обнажая грудь. Хотя ее тело еще дома, ее душа, в то время как она украшает себя и готовится с помощью ухищрений, какие употребляют проститутки, растлевать другие души, в глазах Бога уже оказывается в борделе»{39}.
Именно это христианское воображаемое объясняет, почему в житиях святых женщины так часто стремятся изуродовать себя, чтобы присоединиться ко Христу{40}. Святая Бригитта Ирландская выкалывает себе глаза, чтобы избежать замужества. Блаженная Одетта Брабантская отрезает себе нос, говоря, что хочет «разрушить красоту своего лица». «Таким образом она полностью уничтожила великолепие своего лица», – радуется ее биограф и духовник.
Третье нововведение – спасение достигается верой. Просто хорошо себя вести теперь недостаточно. Нужно еще верить в истинность догматов, и верить твердо. Сомнение считалось дьявольским наущением{41}. Более того, сомнения было достаточно, чтобы прослыть еретиком{42}.
Эта правоверность, то есть строгое соблюдение религиозных предписаний, была тем более важна, что речь шла о спасении не только одного человека, но и всего мира. Отсюда вмешательство светской власти. Уже в правление Константина мы видим, как император «созывал собрания, ‹…› говорил о единовластвующем Божестве и вслед за тем рассуждал о всеобщем и частном промысле»[3]{43}, утверждая, что приводит варваров к Истине{44} и в конечном счете ведет все человечество по «пути спасения» (iter salutare){45}.
Соответственно, все неортодоксальные верования следовало истребить. Не только языческие, но и те разновидности христианства, которые расходились с церковью в своем понимании истины{46}. Так христиане очень быстро превратились в гонителей, причем преследовали они в том числе и других христиан – еретиков. В результате, «если считать с первого века мира Церкви, религиозные распри между христианами унесли больше жизней, чем все предыдущие гонения»{47}.
Уклониться от этого было нельзя, ведь на кону стояло спасение мира. Еще и сегодня катехизис католической церкви гласит (§ 2104): «Все люди должны искать истину, в особенности в том, что касается Бога и Его Церкви; а познав ее – принять ее и быть ей верными»[4]. То есть это долг. Причем долг, который легко исполнить, поскольку истина уже найдена, как победоносно утверждал святой Амвросий Медиоланский в споре с язычником Симмахом:
«Чего не знаете вы, о том нам возвестил глас Божий, и что вы ищете догадками, то мы познаем от самой Премудрости Божьей и Истины»[5]{48}.
Так неожиданно поиск истины перестал быть частным теоретическим занятием, превратившись в нравственный и политический долг.
Именно ключевое место, которое ортодоксия заняла в европейской культуре, сделало такой значимой роль священнослужителей – монахов, прелатов, университетских богословов. Именно они обсуждали, разрабатывали и устанавливали догмы. Они же оценивали «правоверность» всех и каждого. Часто говорят – это повелось с «Баллады о дамах былых времен», – что Жанну д’Арк сожгли англичане{49}. Однако сначала ее требовалось объявить еретичкой. А это могли сделать только церковники, присланные из Сорбонны. Их работу запечатлели судебные документы, из которых видно, как самые изощренные знания служили самой жестокой власти. То, что случилось с Жанной д’Арк, могло произойти и с бедным крестьянином из самого глухого уголка Европы, о чем свидетельствует история мельника Меноккио, имевшая место в конце XVI века