Но корабль не тонет библейский.
Пассажиры летят под автобус,
Как барашки с объеденных пастбищ.
Крутит случай не быстро наш глобус.
Кто же знает в раю сколько кладбищ.
Кто песнь сокола выдаст для вида,
Кто охоту священной объявит,
Треугольники – славой Давида!
Тот арабский столкнёт темперамент.
Не найти нам убийцу царёва.
Раз в неделе один понедельник!
Ждать придётся наивно покрова,
Или следущий даже сочельник?
Неопрятно царапают мысли.
Смерть не знает буквально предела
И не смотрит на время: фашист ли?
Или русский за правое дело!
День полз тихонько к горизонту
День полз тихонько к горизонту,
Своей закатною тропой.
Бока подставив смело солнцу,
На встречу видимо с луной.
И сам похоже не заметил,
Как под эгидою дубрав.
Вдруг превратился в бледный вечер,
Часам к шести совсем пропав.
Ночь звездочёта выкрав платье,
Округу вышла покорять.
Раскинув тёмные обьятья,
Размежевала неба гладь.
Белела скатертью дорога
И облаков белел отвал,
Которых прямо в их чертогах,
Собою месяц разрубал.
Деревья топчут белый снег
Деревья топчут белый снег,
Холодными стволами.
Жизнь продолжает быстрый бег,
Безлунными ночами.
Путь мокр и даже студенист,
Ковром зимы покрытый.
Вот ёлок лик всегда пушист,
Зелёный и небритый.
Река синеет плотным льдом,
Как новый пол паркетом.
Идёт всё нужным чередом,
С морозно-стылым ветром.
Для меня без идейных правил
Для меня без идейных правил,
Время свой подстегнуло бег.
Судьбоносный мираж растаял,
Как весной прошлогодний снег.
У любви сплошь одни пороки,
Перетёрли смятенье чувств.
Ни в какие теперь истоки,
Не вернуть страсть моих безумств.
Воздух в храмах сменил оттенки,
Только ладан остался в нём.
Лик икон затемнил простенки,
Сумрак бродит там белым днём.
Даже солнце в небесной выси,
Превратилось в сплошную ржавь.
Я не смог безрассудство мысли,
Поменять на скупую явь…
На поэта терном ложится,
Иссыхая как прах венок.
Дар искусства – свободы птица
И поймать её всем дай бог!
Дождик пеной бегущей сочится
Дождик пеной бегущей сочится.
Это летняя скачет гроза!
В синих дебрях небесного ситца,
Ярких молний свербит полоса.
Громом тут же щетинится небо,
Всех пугая: и птиц и зверей.
Рваным мякишем серого хлеба,
Скверна туч хороводит быстрей.
Ручейки как наместники влаги
Охлаждая полуденный зной,
Чернотою сгоревшей бумаги
Все текут вперемешку с землёй.
Через час солнце вновь выпадает
На синюшный слегка небосвод.
Облаков бесконечные стаи
Не несут больше водных невзгод.
Дождём тревогу навевает
Дождём тревогу навевает,
А дождик хлещет по лицу.
Тоска разлучница немая,
Вновь знаки делает творцу.
Погоду летом лихорадит,
Как и людей – не просто так.
Раз больше нет озёрной глади,
Наверно кто-то виноват.
Заглянут снова люди в святцы
И захотят иную жизнь.
Не станет с ветрами тягаться,
Пыльца покрывшая полынь.
Пытаться стоит всем конечно,
Переменить свою судьбу.
Вот только много силы внешней,
У всех – буквально на роду.
Доктрина
Доктрина житейская вторила свету,
Бросая интриги во тьму.
Доверившись очень уж свежему ветру.
Смотря на шальную звезду.
Под утро свалившись кусками на паперть,
В единую всё ж собралась.
Но храм почему-то предательски заперт.
Пропала библейская связь.
Апостол наивно уставился в небо
Где солнцем пылала свеча.
А небо прикрыло сусветную небыль,
Религию в ней полоща.
Доктрина вздохнула довольно свободно.
Раз солнце куда-то ушло.
И стала воистину тут же народной,
Рекламы добавив табло.
Дом
Дом бедою стоит огромной.
Жуткой памяти он кусок.
И подъезд как туннель бездонный
И от слёз видно мокрый бок.
Может дождь этот бок и мочит,
А в другой только солнце бьёт?
На фасаде ряд чёрных точек.
Серый пыли кругом налёт.
Пыль послушно сейчас слетает,
Будто ветер вмешался тут.