Постановка недостижимой цели способна привести к национальной катастрофе. Идеологема «Москва – Третий Рим» с ее панславизмом в свое время вызвала в Петербурге болезненный интерес к Балканам и к перспективе захвата Константинополя, материализовавшийся участием в ненужной России войне и государственным крахом 1917 года. В отличие от успешных войн XIX века со старомодной полиэтнической Османской империей в войнах начала XX века Россия столкнулась со сплоченным европейским и азиатским национализмом, которому царская система власти и раздираемое противоречиями российское общество не смогли ничего противопоставить.

Интернационалистские установки коммунистов на глобальную гегемонию или, хотя бы, «стратегический паритет» с богатейшими странами Запада вызвали перенапряжение советской экономики в непосильной гонке вооружений, растрату ресурсов на поддержание вечно голодных «братских» режимов и хроническое недоинвестирование собственного народного потребления. Закончился этот дранг нах…[10] «величайшей геополитической катастрофой XX века» по определению Владимира Путина. Не помогло коммунистам и то, что обещанный ими к 1980 году коммунизм так и не наступил.

В эпоху кризиса границы культурно-экономических ареалов крупных держав изменяются. Кто-то расширяется, а кто-то теряет свои позиции. В последние годы, несмотря на прилив денег к рукам, Россия растеряла влияние даже на ближайшее географическое окружение. Значительная часть экономической и культурной элиты покинула страну полностью или частично. Судя по направлению вектора экономического и культурного влияния страны, прогноз для России неблагоприятный. Кризис ставит под вопрос саму возможность самостоятельного существования страны. Ибо самостоятельное существование требует наличия самостоятельных источников такого существования.

Постсоветская Россия усердно конвертировала советские стратегические резервы – металлы, промышленные полуфабрикаты, горюче-смазочные материалы, – произведенные на случай перерастания холодной войны в горячую, в преходящие блага цивилизации – в автомобили, срок службы которых 5—10 лет, в компьютеры и сотовые телефоны, которые живут два-три года, одежду, которая морально устаревает за один-два года, в продукты питания, которые потребляются за дни, недели и месяцы. Миллионы квадратных метров коммерческой и жилой недвижимости возведены на инфраструктуре, которая устарела еще лет двадцать тому назад. Мы хотели сегодня, мы хотели сейчас. И мы получили эти «сегодня» и «сейчас». Что будет завтра. – об этом нам скажут завтра по телевизору. Но это «завтра» зависит от того, что мы думаем о нем и делаем для него сегодня.

Хроническая разруха в головах начинается с самого корневого – с определения места России в мире, с самоидентификации. Ни российский истеблишмент, ни интеллектуальная верхушка никак не могут решить – европейцы они или нет. Три века Россию разрывает между славянофилией и европоманией. При этом ни разу не натолкнулись на взаимность – с Европой раз в столетие ведем тотальные войны, а славяне регулярно способствуют развалу создаваемых Москвой и Петербургом избыточных геополитических конструкций – от убийства эрцгерцога Фердинанда до забастовок Леха Валенсы. Польша, а теперь и Украина, а за ними Белоруссия стремятся к конкуренции с Россией, а не к «единению славянских народов». Александр Солженицын с его панславизмом ошибся насчет тяги славян к единению – это как раз азиатское «подбрюшье», по его определению, оказывается куда более склонным к вступлению в связь с матушкой Россией.