Отец у фарцовщика купил в свое время. Раритетная музыка, – с гордостью говорил сосед, – это же Чак Берри. «Беги, Рудольф, беги».

Да уж, такого было не достать. – Честно говоря, я не знал, кто такой Чак Берри, но очень хорошо понимал соседа. – Держись за эти пластинки. Не сдавайся.

Постараюсь.

К фильму Феллини я снова потерял интерес. Уж сильно сбил мое внимание странный звонок. Я смотрел в экран. Там мелькали картинки, но я ничего не понимал. Сосед стоял у проигрывателя, положив локоть на полку и с наслаждением на чуть хмельном лице дослушивал «run, run Rudolf». Музыка играла тихо, и я мог смотреть фильм, но все равно ничего не понимал. Думал о звонке, прокручивая реверсом весь разговор. Некоторые детали уже выпали из памяти, но в целом, разговор все равно был у меня весь в голове, и я не переставал удивляться, какой же он несуразный. Когда песня закончилась, сосед выключил проигрыватель.

Дальше слушать не буду, – объявил он. – Когда слушаешь долго, от воспоминаний становится больно.

Понимаю, – не задумываясь, ответил я. Встал и засобирался уходить. – Я пойду, наверное. Фильм не получается досмотреть. Настроение уже не то. Это из-за телефонного звонка. Ты тут ни при чем.

Ну ладно, – сосед закурил еще одну сигарету, – пока.

Не кури много, – я пожал ему руку и ушел домой.

* * *

Дома жена досматривала вторую серию «Пластиковых цветов», и в иной ситуации я бы обязательно поиздевался над тем, что и каким образом снято в этом сериале, но мне не было до них совершенно никакого дела.

Досмотрел фильм? – не отрывая взгляда от физиономии того парня, который говорил «что за черт!», и который сейчас гулял по пляжному берегу с одной из тех лесбиянок.

Нет, не успел. Мы разговорились с соседом, а потом интерес к фильму пропал. – Так я, не зная зачем, утаил правду. Просто не знал, как можно такое передать. Может быть позже, когда сформулирую.

Я не мог уснуть в ту ночь. В голове не укладывалась информация. И, как тесто от дрожжей, лезла наружу. И чем больше я ее пытался уместить, тем больше тесто мыслей разрасталось и разрасталось. Как, в конце концов, можно сделать кафе в старой водонапорной башне за неделю? Впрочем, я уже не был уверен, что видел ее неделю назад. Возможно, что раньше. Стоит только кому-то сказать «у тебя вся спина белая!», и хоть на календаре будет первое апреля, ты поневоле засомневаешься. Так и здесь: жил себе и о башне не додумывался, а сказали, что из нее сделали кафе за неделю или две – сразу поверил и стал всю свою информацию под новую подделывать. Такие уж мы, люди, существа – сомневающиеся. И уж сильно странно все это. Я взглянул на электронные часы на прикроватной тумбочке. Горели цифры 2:21. Потом я пошел в кухню, достал из холодильника ветчины, сыра, отрезал по толстому ломтю, положил на батон, заправил майонезом и съел, запивая молоком. Выключив свет, я вернулся в комнату и лег обратно в постель.

На этот раз в голове было не информационное тесто, а какие-то обрывки мыслей, восклицаний, и они заплясали и завертелись, как ведьмы на шабаше. В конце концов, я перестал обращать на них внимания от усталости, и перед глазами всплыла физиономия парня из сериала, который обращался к Гуидо со словами «Что за черт!», а потом я уснул, перед этим медленно и сонно пробормотав:

– Завтра в пять.

Сам я этого не услышал. Так сказала моя жена наутро.

Что у тебя сегодня в пять? – спросила она, когда мы ели омлет и запивали кофе.

Одним едва проснувшимся участком мозга, отвечающим, очевидно, за бритье, чистку зубов и поглощение пищи, я услышал ее слова. У меня родился ответ, и я проглотил омлет и открыл рот, чтобы сказать, но изо рта вылетело только вялое «А?»