Я совершал вечерний обход, осматривая лошадей. Мы с Этти добрались уже до пятой конюшни, после чего оставалось обойти малый манеж и по противоположной его стороне двинуться к дому.

Один из наших пятнадцатилетних учеников неуверенно приблизился ко мне, когда мы вышли из очередного денника.

– К вам пришли, сэр.

– Кто?

– Не знаю, сэр.

– Владелец?

– Не знаю, сэр.

– Где он?

– У подъезда, сэр.

Я посмотрел поверх его головы. С другой стороны манежа, на площадке, посыпанной гравием, виднелся большой белый «Мерседес». Шофер в форме стоял у капота.

– Заканчивайте без меня, Этти, ладно? – сказал я.

Чтобы выйти к подъезду, мне пришлось пересечь манеж. Шофер стоял, скрестив руки на груди и поджав губы, явно давая понять, что он – противник панибратства. Я остановился в нескольких шагах от машины и заглянул внутрь.

Задняя дверь, ближняя ко мне, открылась, и из нее высунулся черный полуботинок небольшого размера, а за ним – нога в темной брючине. Потом появился хозяин ботинка и брюк.

Ошибиться было невозможно, хотя сходство с отцом начиналось и заканчивалось диктаторским крючковатым носом и немигающим взглядом черных глаз. Сын был меньше ростом и выглядел самым настоящим дохлятиком. Его густые черные волосы завивались с боков, а изжелта-бледная, болезненная кожа лица, казалось, давно уже не видела солнца.

Помимо всего прочего, в нем угадывалось возрастное беспокойство полового созревания – он так решительно выставил вперед нижнюю челюсть, что послужил бы прекрасной рекламой при распродаже мышеловок.

Может, ему и исполнилось восемнадцать, но, во всяком случае, прошло много-много лет с тех пор, как он был ребенком.

Я почему-то подумал, что у них с отцом одинаковый голос – четкий, без акцента, со старательным выговором.

Я оказался прав.

– Меня зовут Ривера, – заявил он. – Алессандро.

– Добрый вечер, – сказал я, стараясь говорить вежливо, спокойно и безразлично. Он моргнул.

– Ривера, – повторил он. – Меня зовут Ривера.

– Да, – согласился я. – Добрый вечер. – Глаза его сузились, и он посмотрел на меня более внимательно. Если он думал, что я буду перед ним пресмыкаться, то его ждало горькое разочарование. И, видимо, он это почувствовал, потому что на его лице появилось слегка удивленное и довольно надменное выражение.

– Насколько я понял, вы хотите стать жокеем, – сказал я.

– Так будет.

Я одобрительно кивнул головой.

– Чтобы добиться успеха, надо сильно к нему стремиться. – Голос мой звучал снисходительно.

Он мгновенно оценил обстановку, и она пришлась ему не по вкусу. «Здорово», – подумал я. Хотя, с другой стороны, мне ничего не оставалось, кроме таких вот булавочных уколов, иначе не назовешь, и на его месте я воспринимал бы их как верный признак моей капитуляции.

– Я привык добиваться всего, чего захочу, – сказал он.

– Прекрасно, – сухо ответил я.

Теперь мы определенно расположились по разные стороны баррикады. Я чувствовал, что он старается перестроиться, собирается с силами, чтобы самому принять участие в сражении, которое – в чем он не сомневался – давно уже выиграл его отец.

– Я приступлю немедленно, – заявил он.

– В данный момент, – небрежно пояснил я, – мне необходимо завершить вечерний обход. Если вас не затруднит подождать, то по окончании обхода мы обсудим ваше положение в конюшнях. – Вежливо поклонившись, совсем как постороннему, и не дожидаясь, пока он снова ринется в бой, я плавно развернулся и, не торопясь, отправился к Этти.

Мы методично обошли все конюшни, коротко делясь замечаниями о резвости и скоростной выносливости лошадей и составляя программу тренировок на следующее утро, а затем остановились у четырех наружных денников, один из которых пустовал, молчаливо напоминая об утрате Лунного Камня.