– Надо купить обогреватель, а то я замерзну раньше, чем подключат газ.
Долго находиться в нетопленой квартире было совершенно невозможно, и Юля отправлялась гулять по городу, уже готовому к встрече Рождества. Всюду переливались разноцветными огнями елки, владельцы магазинов словно устроили негласное соревнование – кто лучше украсит витрины. Их можно было бесконечно рассматривать, восхищаясь фантазией декораторов.
«Сережке бы понравилось», – с тоской думала Юля, провожая глазами детей, увлекающих родителей от одной яркой витрины к другой. В любом магазине она прежде всего отправлялась в отдел игрушек и подолгу рассматривала все подряд, прикидывая, что купит, когда поедет домой.
Ей быстро надоело бродить по праздничному городу: какой смысл заходить во все эти магазины? Слоняться унылой одиночкой среди людей, покупающих подарки к празднику, было невыносимо.
Весь центр был уже исхожен вдоль и поперек. Юля не раз прошла туристической тропой, начинавшейся от Музеума, мимо памятника святому Вацлаву, в простонародье – «коня» или «лошади» – до Пражского града, откуда весь город просматривался почти до окраин.
От «пятачка» в конце Вацлавской площади разбегались три дороги.
Направо – ровный, как стрела, пестрый от рекламных щитов и вывесок модных магазинов Пршекоп, вел к старинной Прашнэ бране (пороховая башня), к подавляющему роскошью Обецниму думу (общественный дом) на Намести Рэпублики (площадь республики), дальше зеленовато-голубая, палево-розовая перспектива домов спускалась Длоугой тршидой (Длинная улица) к Штефаникову мосту через Влтаву.
Налево – улица 28 октября, с нелепо перемешанными старинными и стеклобетонными зданиями выводила на площадь (по размерам, скорее перекресток) Мустек (мостик), совершенно непонятно почему так зовущимся – там в помине не было никакого моста. Дальше – Народни (народная) улица, слегка изгибаясь, приводила к умопомрачительной красоты зданию Народниго дивадла (народного театра), через дорогу от которого находилось знаменитое своими пирожными и богемными тусовками кафе «Славиа». Улица, приподнимаясь, переходила в мост Легии, нависшим над Влтавой и волчьим хвостом Стрелецкого острова, покрытого облетевшими деревьями.
Путь от Музеума через весь Вацлавак, когда идешь, никуда не сворачивая, не пытаясь вывернуться из людского потока, вел неширокими Рытиршской и Милантриховой улицам, с каждым шагом все больше погружая в путаницу узких переулков. С застывшей бессмысленно-восхищенной улыбкой, провожаемый из всех витрин веселым блеском чешского стекла, уже не пытаешься на чем-то остановить взгляд. И, пройдя под двумя арками в самом конце Милантриховой, сужающейся до такой степени, что, кажется, там не разминуться и двум людям, вдруг вырываешься на простор, и на тебя обрушивается Старомесская площадь всем своим великолепием. Налюбовавшись орлоем (курантами), Тынским костелом, пересчитав загадочные крестики перед ратушей, набродившись по площади, идешь дальше и попадаешь на треугольную Малую площадь с ее старинным колодцем, окруженным затейливой решеткой с хороводом ангелочков и увенчанным шаром, служащим пьедесталом коронованному льву. Дальше, опять за толпой глазеющих по сторонам туристов, петляя и поворачивая, выходишь на стиснутый со всех сторон клочок Сметанова набрежи (набережная) и видишь сразу все: Восточную башню Карлова моста, кафедральный собор, памятник Карлу IV, вдалеке через реку – костел святого Витта и всюду – куда хватит глаз – толпы людей рассматривающих, позирующих, читающих путеводители, приценивающихся к сувенирам, фотографирующих, спешащих, как цеплячий выводок, за гидами. Потом Королевской дорогой через Карлов мост, Малостранскэ намести (