– Пусть, – ответила Акая и взялась делить отложенные книги на две стопки, одна для нее, а вторая для меня. Потом мы еще отобрали из кучи драгоценностей то, что нам особенно приглянулось, и набили кожаные кошельки в виде мешочков со шнурком монетами. В итоге у нас получилось по три кошелька в каждом лежало по сотне золотых монет и весили они, скажу я вам, очень много. Никогда не думала, что сто монет могут быть такими тяжелыми, и задумалась о том, как же это неудобно путешествовать с таким грузом.

– Слушай Акая, а банки у вас есть? – спросила я у подруги.

– Банки есть, но они только в очень крупных городах бывают, и они в основном с купцами имеют дело или с благородными господами. Таким, как мы с тобой, даже счет не откроют, сколько бы у тебя денег не было. Счетом от покойного мужа можно пользоваться, или скажем наследством от отца. Но открыть счет лично для женщины, такого тут нет, – ответила Акая, и я мысленно пожалела, что тут нет феминизма, хотя в родном мире относилась к феминисткам насмешливо.

Мы провозились в потайной комнате почти до утра, а с учетом того, что день у нас до этого выдался тяжелый, то спать нам хотелось неимоверно, и мы вернулись в свою комнату, позевывая и мечтая только о сладком сне. Но поспать нам так и не дали. За воротами раздался гомон и шум множества копыт, и мы поспешили посмотреть, кого это к нам нелегкая занесла в такой час.

Приоткрыв смотровое окошко на воротах, мы увидели отряд стражников короля и несколько странствующих рыцарей. А еще там стояла карета, из которой выглядывали две юные красавицы, лица которых почти не скрывали прозрачные вуали, и мы поспешили открыть ворота. Такие гости на столь маленьком постоялом дворе редкость, и мы не стали им отказывать в отдыхе и очень раннем завтраке.

Нам пришлось разместить солдат на сеновале, а благородных девушек и их нянек-защитниц в лучшей комнате постоялого двора. Рыцарям достались остальные комнаты, и обеденный зал наполнился шумом и гомоном. Нам пришлось изрядно побегать, обслуживая такую толпу, и наши запасы еды полностью закончились к тому времени, как все новые постояльцы разошлись по своим комнатам.

– Что будем делать? – Спросила я у Акая, – Скоро караванщики проснутся, а нам их кормить то, в сущности, нечем.

– В деревню бежать надо и закупаться там. – Ответила Акая и поморщилась.

Ни мне ни Акае не хотелось идти в деревню. Поэтому, когда в ворота въехала телега, груженая самыми разнообразными продуктами, мы уставились на нее как на чудо.

Вчера приходивший к нам молодой и очень симпатичный кузнец спрыгнул с телеги и похлопав пегую кобылу пошел к нам.

– Доброго утречка, красавицы! – Поздоровался он с нами, и я глупо заулыбалась, не в силах вымолвить не слова.

– И вам доброго утречка, – настороженно ответила Акая.

– Мы со старостой все гадали, чего это Платон за продуктами не едет, а вчера смотрю, Платона нет, а на постоялом дворе две красавицы всем заправляют. Вот я и подумал, что Платон все-таки продал постоялый двор и, как грозился, уехал в столицу, гостиницу свою открывать, – сказал парень, и мы с Акаей закивали, полностью подтверждая его слова.

– Я Акая, а это Полина, – представила нас подруга, и я снова кивнула, как бы подтверждая, что я Акая, а она Полина, но потом поняла, как глупо, наверно, выгляжу и заставила мозг наконец-то заработать.

– А вас как зовут? – спросила я.

– Я Захар Полак, кузнец, я племянник деревенского старосты. Платон у нас завсегда продукты покупал. У нас договоренность, раз в неделю мы ему телегу продуктов всяких собираем, а он приходит и забирает, плата три золотых. Вам он видимо об этом не сказал, вот я и решил сам телегу пригнать, вы тут вдвоем обитаете, наверно совсем забегались. Вот я и решил сам продукты привезти, чтоб вы время на это не тратили. Гляжу постояльцев у вас много.