– Было потрясающе вкусно, лучше, чем в любом ресторане. Где помыть тарелку?

– Пусть стоит, – ответил мужчина.

– Можно еще вина? Тоже чудесное.

Не вставая с кресла, он взял бутылку и налил в протянутый бокал. Снова повисла тишина, нарушаемая лишь громовыми раскатами и треском поленьев в камине. Но теперь подогретое вином молчание не казалось гнетущим. В конце концов, хозяин острова не обязан развлекать непрошеного гостя, стоило сказать спасибо за то, что не стал отчитывать и даже проявил какое-никакое гостеприимство.

Завернувшись в плед, Полина забилась обратно в угол дивана, медленно тянула вино и рассматривала мужчину в кресле. Теплый свет огня немного смягчал его четко прорисованный профиль, подрагивал желтыми бликами на руке, лежащей на подлокотнике. У падре Гаэтано были длинные ровные пальцы пианиста и гладкое, широкое серебряное кольцо на большом пальце – парное, второе такое же было и на другой руке.

Еще пара глотков – и девушку снова стало клонить в сон. Накопленные страхи, тревоги, выплеснувшись вместе со слезами, оставили слишком много свободного пространства, и теперь его стремился заполнить исцеляющий сон. Она начала зевать, и мужчина поднялся проводить ее в комнату.

Лестница наверх находилась в середине гостиной, куда свет камина уже не доставал. Электрическое освещение Гаэтано не включал, он прекрасно ориентировался в темноте, словно его разноцветные глаза обладали ночным ви`дением. Полина хотела достать из сумки мобильник и подсвечивать дорогу фонариком, но не рискнула нарушать правила дома. Пришлось на ощупь подниматься по деревянным ступеням, крепко держась за перила, и радоваться, что лестница хотя бы не винтовая.

Ее комната располагалась прямо напротив лестницы. Верхнего освещения там предусмотрено не было, зато на маленьком столике у кровати светился ночник под стеклянным абажуром. В комнате имелась еще одна дверь, мужчина приоткрыл ее и сказал:

– Здесь ванная со всем необходимым.

– Спаси… – начала Полина.

– Спокойной ночи, – произнес он и вышел в коридор.

Послушав, как стихают шаги на лестнице, Полина закрыла дверь и принялась снимать, вытаскивать из-под пляжного платья купальник. Сил умываться уже не оставалось. Девушка распустила узел волос, заплела пряди в небрежную косу и забралась под одеяло прямо в платье. Лампу выключать не стала, со светом в чужом доме было уютнее и спокойнее. Засыпая, она все думала о падре Гаэтано, о его руке на подлокотнике кресла, о кольцах на больших пальцах. Прежде Полина никогда не видела, чтобы мужчины носили украшения подобным образом. Наверняка с этими кольцами была связана какая-то история, и отчего-то становилось жаль, что узнать ее не получится.

Солнечный свет, бьющий прямо в окно, разбудил Полину. Открыв глаза, она посмотрела в белый потолок и вспомнила, где находится. Девушка вытянула руку из-под одеяла, выключила лампу на столике и прислушалась. В доме стояла тишина, слышался лишь шум прибоя и крики чаек за окном. Полина выбралась из постели, зашла в ванную и долго умывалась ледяной водой, освежая не только лицо, но и мысли. За неимением расчески волосы пришлось кое-как распутать пальцами и собрать в хвост. Вчерашняя встреча с Гаэтано все еще отдавалась жгучим стыдом, и совершенно не хотелось встречаться с ним утром, при ярком свете, обнажающим всю неловкость ситуации.

Постояв с добрую минуту уткнувшись лицом в полотенце, Полина повесила его на железный крючок и вернулась в комнату. Тщательно заправив кровать, она взяла свои вещи, приоткрыла дверь и снова напряженно прислушалась. Тишина, ни звука. Приободрившись, она на цыпочках спустилась по лестнице и на последних ступеньках быстро оглядела гостиный зал, ожидая увидеть где-то черную фигуру. Но, к счастью, не увидела. Теперь, когда живой солнечный свет щедро лился в окна, обстановка не выглядела настолько уж мрачно-средневековой. Вторая половина гостиной, накануне утопавшая в непроглядном мраке, была обставлена как вполне современная кухня-столовая, правда, вся мебель, включая массивный обеденный стол, также была выполнена из тяжелого темного дерева. У стены напротив лестницы, там, где гостиная переходила в столовую, стояло большое кресло, обитое темно-синим бархатом. Кресло в стиле королевы Анны, то самое, на котором сидела маленькая девочка в белом платье со старой обрезанной фотографии.