…Два всадника, мчавшиеся через пустыню, оставляли за собой хвосты светящейся пыли. Под неподвижно висящей «растительной лодкой» они остановились. Матвей напряг зрение и содрогнулся: под всадниками были не лошади, а какие-то неизвестные животные. Да и сами седоки, хотя и имели человеческие очертания, не были людьми. На миг сверкнули их горящие рубиновые глаза-щели на отсвечивающих металлом лбах. Остальное скрывали накидки, окутывающие фигуры и нижнюю часть лиц.

Один из всадников крикнул: пронзительный стеклянный вопль, всколыхнув тишину, умчался в пустыню, но ни одно движение не нарушило мертвой неподвижности гиганта над холмами. Всадники посовещались, потом один из них размахнулся и метнул вверх что-то вроде копья, которое вонзилось в днище «лодки», оставив за собой паутинку света. Что-то вспыхнуло там, в глубине пористого корпуса в полусотне метров над землей, вспыхнуло и погасло. Всадники снова посовещались, наклонившись друг к другу, и повернули в пустыню. Вдруг один из них заметил Матвея и не раздумывая метнул в него светящееся копье…

Проснулся Соболев словно от удара током – горел и дергался глаз, в который попал странный копьеметатель! Но не это поразило Матвея, он вспомнил на миг свое тело, вернее – тело наблюдателя из сна, тело полульва-получеловека!..

Сон был интересен еще и тем, что вызывал ассоциации, связанные с эзотерическими концепциями Петра Дмитриевича Успенского. Висящий в воздухе колосс, например, напоминал «город» или «крепость» апоидов – древнейших разумных пчел, цивилизация которых погибла десятки миллионов лет назад по неизвестной причине. Успенский, правда, в своих трудах называл эту причину – вмешательство неких сил, контролирующих земную реальность.

Если бы Матвей мог, он «заказал» бы продолжение сна, но прямой связи со своим подсознанием у него пока не было. Та связь, которую установил когда-то Тарас Горшин, «корректируя» сознание Соболева, почему-то перестала действовать. И все же Матвей был доволен: его генетическая память начинала потихоньку «выходить из транса».

Внешняя жизнь шла своим чередом, и менять ее Соболев пока не собирался.

В четверг он отвез Стаса в хирургический центр, а в пятницу целых два часа просидел в коридоре, пока мальчишке не прооперировали колено. Операция прошла нормально при полной анестезии. Стас спал, поговорить с ним не удалось, и Матвей отправился в лицей. Он надеялся разыскать мерзавцев, избивших учительницу, хотя применять силу не хотелось.

После посещения лицея картина происшествия обросла дополнительными подробностями, но главное, что заставило Матвея действовать, – это уверенность всех, с кем ему удалось побеседовать, в том, что виновных опять не найдут. И уверенность эта была не беспочвенной. Прошло уже пять дней с момента нападения, а следствие по делу почти не развивалось. Местное милицейское начальство приказало «не форсировать розыск». На звонок директора лицея в «Вечерку» журналисты отозвались вяло: не убили же, так о чем особенно трубить?

– Безнадега, – вздохнул муж учительницы, субтильного вида бородач, преподаватель в радиоинституте. – Я ходил к родителям девочки, из-за которой весь сыр-бор разгорелся, так мне даже на порог ступить не дали, собаку пообещали спустить.

– А жена как себя чувствует? – поинтересовался Матвей.

– Да так, отошла уже. Хотя и рвота была, и слабость… Сотрясение, в общем.

– Но ведь если есть травмы, то можно возбудить уголовное дело!

– В том-то и штука, что травм нет! Сначала ее ударили в живот, потом по голове, но следов практически не осталось. Видно, профессионалы били. – Муж учительницы махнул рукой. – Похоже, на роду у нас написано смиренно дожидаться своей очереди не угодить кому-нибудь из этих… которые из грязи – да в князи. Они ведь совершенно ошалели от долларов, лимузинов и норковых шуб! Видели бы вы эту мадам, мать Сани… той самой девицы… Воспитана в лучших традициях заносчивости и пренебрежения! Говорят, она вообще пригрозила лицей взорвать, если от них не отстанут. А Лена… что ж, выздоровеет, конечно. Однако в лицей больше не вернется.