– Чья?! – искренне удивился лейтенант.

– Вы были внизу и не видели, юноша, как с «Риги» передали флажками просьбу идти нам на прорыв. Они гибнут, прикрывая нам отход! Нельзя, чтобы их гибель была бесцельной!

– Да, вы правы, господин капитан-командор, прошу извинить меня…

– Мы прорвемся к Борнхольму, там стоит наша эскадра. Адмирал Ушаков должен знать о вероломном нападении! Так что цельтесь точнее, на вас вся надежда! Постойте!

Кроун остановил побежавшего было офицера и прикусил губу, терзаемый сильной болью. Затем тихо произнес, почти зашептал, наклонившись чуть ли не к уху молодого лейтенанта.

– У меня к вам личная просьба, Иван Петрович. Если мы не сможем прорваться, то спасите мою Марфу Ивановну. Вы отличный пловец, а до берега недалеко…

– Я понял, Роман Владимирович, разрешите идти?

– Идите, лейтенант, и хранит вас Господь!

Тяжело припадая на ногу, Кроун подошел к фальшборту. «Британец» настигал, грозно выставив пушечные жерла из орудийных портов. За ним тянулись и другие корабли английской эскадры, их белые паруса были наполнены ветром. Старый шотландец посмотрел на трубу, из которой валили густые клубы черного дыма.

«Коптильня» – усмехнулся командор, вспомнив, как первый раз ступил на палубу линкора. Но теперь вся надежда была именно на паровую машину.

Стоит только зайти за остров и повернуть против ветра, как британцы отстанут, и это будет спасением, ибо сейчас «Великий Новгород» уже потерял две трети своей боевой мощи.

Большая часть пушек выбита, экипаж держится из последних сил, вся надежда на лейтенанта со «вкусной» фамилией Колбасьев, на его единственную оставшуюся торпеду да на паровую машину, что позволит вырваться из смертельного окружения. Чтоб, не дай Бог, не сломалась! А если придется умирать, то…

– Я хотел бы умереть под своим Андреевским флагом! Но лучше даже под двумя…

Он поднял заплывшие кровью глаза на стеньгу – именно здесь и сейчас Кроун хотел увидеть стяг своей полузабытой, пусть суровой и холодной, но прекрасной родины.

Гостилицы

– Вам помочь, красавица?

Петр осадил лошадь прямо перед женщиной и не в три приема, а словно вспомнив молодость, лихо соскочил с седла, вынув сапоги из стремян.

И хотя он был в полевой форме, сняв шитые золотом воротник и клапана, женщина узнала императора сразу, ибо без промедления присела перед ним в реверансе, низко склонив голову.

– Я буду благодарна вам, ваше величество, если это не помешает вашим планам.

– Нисколько! – демонстративно пожал плечами Петр и быстро окинул взглядом склонившуюся перед ним фигурку. Кровь не забурлила, как в молодые годы, но увиденное являлось довольно-таки прелестным зрелищем. Маленькая, изящная фигура, нежная, почти лебединая шейка, волнительные полушария чуть прикрытой батистом груди.

«Весьма аппетитно! Да, весьма… Ты давно стал, братец, чистым ценителем, не переходя от теории к практике?! Жена, конечно, дело святое, верность надо блюсти… Но полюбоваться иной раз стоит ради поддержания интереса. Тем более на такое чудо. Очень даже аппетитная! Повезло кому-то, мацает ее всей пятерней!»

Мысли ползли обожравшимся удавом. Последние два десятка лет Петр больше грешил в голове, чем на деле. Претило ему это как-то. Особенно когда понимал, что легкая доступность прекрасных женщин напрочь развращает мужчину, ведь с высоты его положения только свистни, и многие дамы сразу из платьев выпрыгнут.

Но зачем лишний «головняк» от любовниц? Согрешил он так несколько раз, а потом чуть ли не повесился от назойливых просьб – то папеньке землицы прирезать, то какого-то кузена орденом наградить, то фрейлиной в свиту к собственной жене зачислить.