Слева, на противоположной стороне пролива, грозно топорщились каменные укрепления уже одноименной шведской твердыни. Эти два старинных замка располагали достаточно мощной артиллерией.

Открой из них стрельбу одновременно (здесь опасения осторожного флаг-офицера оказались отнюдь не беспочвенны), то вытянутая кильватерной ниткой английская эскадра в течение получаса была бы разбита и растерзана перекрестным огнем.

– Сэр, датчане подняли сигнал, требуют убрать паруса.

– Не вижу! – громко произнес Нельсон, прикрыв ладонью здоровый глаз, а к вытекшему приставил подзорную трубу.

– Запомните, Трубидж: не на все угрозы следует обращать наше внимание. Многие не стоят и тарелки вчерашней каши. Поднять сигнал! Три румба влево, мы пройдем под шведским берегом.

– Но ведь там тоже могут открыть огонь, сэр!

– Вряд ли, – равнодушно пожал плечами Нельсон, – вчера шведскому коменданту наш старик Паркер сделал предложение, от которого было невозможно отказаться…

Вице-адмирал состроил такую брезгливую гримасу, что Трубридж сразу понял, что здесь не обошлось без действенного участия полновесных английских соверенов.

– Сэр, датчане грозят открыть огонь.

– Не обращайте внимания, Трубридж! – Нельсон усмехнулся. – Мы уже вышли из зоны обстрела их орудий…

Последние слова адмирала заглушил мощный гром – укрепления датского Кронборга были окутаны белым пороховым дымом одновременного залпа нескольких десятков пушек. Несмотря на полторы мили разделявшего их расстояния, все англичане хорошо видели круглые черные мячики ядер, что летели в сторону их кораблей.

– Они бесцельно изводят порох, – усмехнулся Нельсон тонкими губами, глядя, как веселятся английские моряки при виде водяных султанов, что вставали в паре сотен ярдов от борта флагмана. Самое приятное для моряка – это ощущение собственной неуязвимости.

– Вот видите, Трубридж, – повторил Нельсон с легкой улыбкой, – мы легко миновали датскую преграду и уже через несколько часов подойдем к Копенгагену. А там заставим датчан уважать британский флаг! Но если они откажутся, то…

Вице-адмирал не договорил, однако его лицо приняло такое жесткое выражение, что флаг-офицер сразу понял, что ожидает Копенгаген в случае упрямства и неуступчивости. На всякий случай флаг-капитан Трубридж покосился на близкий, до которого без малого можно чуть ли не дотронуться вытянутой рукою, шведский берег.

Там, всего в кабельтове, крепостные стены, обросшие зеленым мхом и белые от потеков морской соли, подернутые легкой дымкой утреннего тумана, застыли в угрюмом молчании…

Петербург

– Тиран будет убит! Петрушка низвел нас, дворян, до уровня мужиков, он отнял у нас право быть властителями!

Платон Зубов говорил горячо, напористо и с немалой злобой. Трое его собеседников довольно эмоционально слушали выступление оратора, потрясая сжатыми кулаками, их лица выражали решимость. Да и немудрено – здесь присутствовали только те, кто в той или иной степени пострадал от императорской власти.

Сам Платон еще год назад был коллежским асессором, а теперь пребывал в убогом чине губернского регистратора, в котором и мужику ходить зазорно. Как тут не возненавидеть коронованного тирана, что держит его, столбового дворянина, в столь пошлой убогости!

Младший брат Валериан служил поручиком Ингерманландского полка, но в одночасье лишился офицерских погон, превратившись в младшего сержанта. Именно эта жгучая несправедливость со стороны императора и заставила его вскочить со стула. Он гневно засверкал единственным оком – правый глаз, выбитый при случайном падении с норовистой лошади, был прикрыт черной повязкой.