Кирилл опять почувствовал жар в щеках.

– Да нет, дело не в этом. А сессия? Я не для того поступал, чтобы бросать через год. И потом мать… Ей как я все объясню? Нет, – по примеру Орлова взъерошил пятерней свои густые волосы, только куда более темные и подстриженные короче, – Вот сдам сессию, а там видно будет.

А пока стану избегать темных подворотен, – сверкнул короткой белозубой улыбкой.

Орлов молча пожал плечами. Взгляд его выразительных глаз ясно говорил, что порой упрямство и глупость – синонимы.

* * *

– Здравствуй, "Ржевский", – скромно сказал вошедший в кабинет руководителя "Феникса" худой, лысеющий мужчина в очках, чья заурядная внешность отнюдь не соответствовала его незаурядной натуре.

– Петр Николаич! – воскликнул Ручьёв, вставая из-за стола и направляясь навстречу посетителю (при этом на его лице вспыхнула вполне искренняя, широкая улыбка), – Каким судьбами?

– Да так… проездом, – Григорьев тонко улыбнулся, – Проезжал мимо твоей конторы и думаю – а дай, мол, заеду…

– Всегда счастлив видеть, – Ручьёв крепко пожал протянутую руку и жестом гостеприимного хозяина указал Григорьеву на мягкое и удобное кресло, предназначенное для посетителей, – Устраивайся. Кофейку? Или чего покрепче? – подмигнув, он взглядом указал на дверцу своего сейфа, где у него (именно на подобный случай) всегда могла найтись бутылка отличного армянского коньяка.

Григорьев сокрушенно вздохнул.

– Увы, в другой раз. Как ни пошло звучит, но я пока на службе… – и проигнорировав удобное кресло, отодвинул один из стульев, стоящих у стола для совещаний, и пристроил на нем свой довольно тощий зад.

– Ясно. Значит, по делу, – Ручьёв моментально посерьезнел.

Григорьев кивнул.

– Что ж, – нажав кнопку селекторной связи, Ручьёв попросил свою секретаршу ни с кем (без исключений) его не соединять, всех посетителей отсылать к Кравченке (его компаньону и первому заму), а также принести бутылку охлажденной минералки и два чистых стакана.

– Слушаюсь, шеф, – сказала Валентина, однако не преминула съязвить, – Я, кстати, грязных стаканов и не держу.

Ручьёв усмехнулся.

– Тем лучше, – устремил на Григорьева пронзительный взгляд, – Итак, Петр Николаевич, я слушаю…

Тот коротко вздохнул, глянул на кожаную папку, которую держал в руках, и тоже улыбнулся – правда, очень скупо. И ввиду несколько "лошадиных" зубов, далеко не столь ослепительно, как это умел делать Ручьёв.

Впрочем, повторим – внешность обманчива.

Григорьев являлся ментом, но ментом нетипичным. Во-первых, он был одним из немногих истинных профессионалов, еще каким-то чудом не сбежавших из структуры, давно скомпрометировавшей себя повальной коррупцией, ленью и пьянством.

Во-вторых, он действительно добросовестно работал.

В-третьих, и это удивляло больше всего, был даже относительно честен.

Ручьёв ценил дружбу с Григорьевым не только ради информационного обмена. Хотя, что греха таить, именно информационный обмен и являлся той почвой, на которой сошлись двое столь несхожих людей, как сын дипломата, в прошлом офицер внешной разведки Ручьёв – денди, умница, светский лев;

и офицер МВД Григорьев – не меньший умница, но далеко не красавец, а о светскости умолчим вообще – Григорьев (внешне, по крайней мере) производил впечатление затюканного жизнью и замордованного бытом отца семейства.

К слову, большая доля истины в этом имелась.

Однако, тянулись они друг к другу – владелец охранно-сыскного агентства и капитан милиции, опер по особо важным делам. Хоть повторимся – их дружба, как и любая дружба, не была лишена корысти. Правда, специфической. Информация являлась тем товаром, которым они взаимовыгодно обменивались.