Постепенно обстановка и впрямь начала налаживаться. Раечка взяла шефство над семьёй: срочно оформила субсидии, регулярно завозила продукты, одежду. Баловала деток гостинцами. Однако в последнее время стала замечать: что-то там опять пошло не так.

Был в этой семье ещё и старший сын Вовка. В первый приезд соцработников он находился в школе. Пока девочка болела, Раечка оформила его в приют. Когда всё в семье нормализовалось, мать забрала сына обратно.

И вот около двух месяцев назад возникла новая проблема. Матери предъявили штраф, потому что у Вовки нет паспорта, хотя ему уже исполнилось пятнадцать. А паспорта нет, так как на дачах прописка запрещена. Женщина была в панике: не знала, как найти выход из очередного житейского лабиринта. Раечка прописала Вовку у себя дома. Когда пришло время получать паспорт, сам Вовка куда-то исчез.

– Раиса Фёдоровна, прям не знаю, что делать! Связался с какими-то дружками. У одного из них днюет и ночует. Школу пропускает. Выпивать начал. Я запретила ему гуленьки. Так он совсем сбежал.

– Валя, а ты сама самогон варишь? – спросила Раечка, пристально глядя ей в глаза.

Ничего не выражавший тупой взгляд застыл на грубом обветренном лице женщины, словно в мозгах не сработал механизм, когда она одновременно попыталась включить две передачи, и их заклинило.

– А как же жить? – после небольшой паузы недовольно заявила мама Валя, тупо уставившись на чиновницу. – На полях работы уже нет. Наняться некуда. Где взять лишнюю копейку? Я на продажу. Одними вашими субсидиями деток не накормишь.

И хотя по лицу женщины Петровичу было понятно, что пила она не только свячёную воду, последняя фраза отвлекла его внимание от своих дел и заставила задуматься:

– И впрямь, как им выживать?

Об этом он и спросил Раечку, когда посетители удалились из кабинета.

– А вы как думаете? Вы же умный? – ответила она вопросом на вопрос и повернула голову к Петровичу, обхватив и поглаживая большим и указательным пальцами подбородок, что означало: она внимательно слушает собеседника. Но её глаза не сфокусировались ни на Петровиче, ни на расположенном за его столом окне, ни даже на пытавшихся выплакаться тучах. Видно, Раечка все ещё силилась разглядеть то место, где прячется Вовка.

– Знаешь, сколько мы ни будем жилы рвать – не вытащим их из ямы. Вот ты постоянно помогаешь вещами, деньгами, продуктами. Прописала Вовку у себя, а он, шельмец, всё равно сбежал. Папаша в тюрьме. Мамашка в прострации самогонку варит. Сама пьёт. И Вовка скоро сопьётся. Боюсь, никакие твои конфетки ему не помогут. Забота о народосбережении – это компетенция государства. Когда есть такие рецидивы – идёт самозаражение семей, надо менять политику.

– Ну-у, после ваших страшилок хоть ложись да помирай!

Раечка оставила подбородок в покое, взяла ручку и стала чертить какие-то иероглифы на чистом листе бумаги.

Петрович поднялся со стула, подошёл к окну и, задумчиво глядя на уныло торчащие мокрые ветки, медленно проговорил:

– Мы похожи на родственников, которые пытаются спасти умирающего больного примочками. Долг выполняем. Совесть свою спасаем. А он скоро всё равно помрёт, если не подключатся хирурги и не удалят нарыв.

Затем, видимо, собравшись с мыслями, Петрович решительно повернулся спиной к окну и, упёршись ладонями в подоконник, продолжил:

– Как быть с Вовками – история многократно отвечала на этот вопрос. Детскими трудовыми колониями после Гражданской войны, где мальчишки делали лучшие в стране фотоаппараты; суворовскими и нахимовскими училищами – после Великой Отечественной.

Однако договорить ему не удалось. В дверь постучали. Вошла женщина с укутанным в застиранное одеяльце ребёнком. За ней – следующая, потом ещё одна и ещё… Каждая со своими проблемами: работы нет, мужа посадили, или бросил, или пьёт, но всё сводилось к одному – к поиску средств для выживания.