Однако, имея, наконец, какое-то видение реальности, Чейн откинул ногой сброшенные на пол вещи и с полотенцем в руках вышел в комнату.

Прошелся из угла в угол, заглянул на кухню и глядя по сторонам, ощутил какую-то новизну восприятия.

Как будто часть его была в этой квартире впервые.

Зайдя в малую комнату, которая служила ему спортзалом, Чейн и вовсе застыл в недоумении, оглядывая массивный тренажер. Он даже дотронулся до его корпуса – робко, словно впервые, ощутив холод металлического корпуса.

Нет, он конечно знал, что это и для чего. Однако, все же, чувствовал некую робость перед этой машиной. И отчужденность.

О том, чтобы поприседать раз двести или поотжиматься сегодня от пола, он, не то чтобы не подумал, но даже и не вспомнил об этом.

Правда, вспомнил про то, что нужно идти на работу. Но он скверно себя чувствовал и решил позвонить мистеру Гифсону, чтобы предупредить о том, что не придет.

Но как связаться с начальником?

Чейн наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться, затем сказал «ага» и развернувшись, направился в ванную, где поднял с пола брюки и ощупав их, нашел свой диспикер.

Распрямившись, он снова ощутил головокружение и боль в области темени. Дотронулся до больного места и сморщился от боли.

Похоже кто-то крепко его приложил. Впрочем, отека не было и боль оставалось локализованной в небольшой зоне размером с монету.

Чейн подумал, что хорошо бы показаться врачу и понять, что же произошло.

Набрать номер начальника получилось сразу, Чейн вспомнил что диспикер отзывается на голосовые команды. Стоило произнести слово «работа», как появилось меню с перечнем абонентов и первым в нем стоял Рудольф Гифсон.

– Я заболел, мистер Гифсон, не смогу сегодня придти… – сказал Чейн.

– Очень жаль, но я слышу, как изменился ваш голос, Эдвард. Не переживайте, отлежитесь и вызовите врача. У нас в страховке хорошие специалисты.

– А что там у нас? – решился спросить Чейн, больше для того, чтобы вспомнить о своей работе какие-то подробности.

– Ну, я пока еще в дороге, не добрался до «Марбела». Но мне никто не звонил, значит все, что вы вчера допоздна меняли – все узлы, работают, как положено. Лечитесь, Эдвард, и не беспокойтесь о работе. Я сам все решу. В конце концов, когда-то я и сам управлял этими бригадами.

Следующие два дня, Чейн боролся с неожиданной хворью с переменным успехом. То ему удавалось вернуться к хорошему самочувствию и он очень ясно вспоминал про свою работу и один раз даже пытался начать отжиматься в тренажерной комнате, а спустя пару часов проваливался в такую яму непонимания и пустоты, что в первые мгновения его это пугало, но потом делало совершенно равнодушным к происходящему.

Чейн приходил в себя на кухне, перед раскрытым холодильником на котором уже тревожно звучали зуммеры перегрева и это означало, что он стоял перед распахнутой дверцей длительное время.

В другой раз очнулся в ванной, в момент когда вода уже переливалась через край и ему пришлось хватать полотенце и собирать ее с пола, чтобы не затопить соседей.

Как прожил предыдущий день Чейн не помнил и пришел в себя в собственной постели в середине следующего дня.

Кажется, потом ему еще звонил Гифсон, справлялся о здоровье. Или это только приснилось?

В своем новом состоянии сон и явь перемешивались в сознании Чейна настолько, что в очередной раз он очнулся на лестничной площадке перед дверью соседа – мистера Фогерти, ушедшего в отставку капитана каботажного флота.

Прежде они не особенно ладили, Фогерти был человеком вздорным, курил трубку с вонючим цинтайским табаком и никогда не бывал трезвым.

– Другого не держим, – произнес сосед, неприветливо сверкнув глазами и захлопнул дверь, а Чейн лишь спустя несколько секунд осознал, что стоит в одних трусах и держит в руках початую бутылку какого-то пойла.