– А по нашему как? Ты сам прилетел? – я усмехнулся:

– Юджин Лонг Ня… но это прозвище, скорее. А ты? Конечно на самолёте, – ответил я и на второй вопрос, надевая очки.

Она задумалась над чем-то своим, немного отодвигаясь, но хватая при этом меня за рукав, вероятно, чтобы я неожиданно не испарился, невпопад сказала, путая слова:

– Длинное, старое… А я просто Таня… Тингрин. Я всегда здесь жила…

– Парень есть? Дети? – прямо спросил я, на что она кивнула:

– Муж… Но я полагаю, больше уже нет, да? – я молча поклонился, так как знал, что впечатление и это чувство уже не уйдут никогда.

– У тебя? – она отвернулась, продолжая меня держать.

– Нет. Была.

Окружающий мир вернулся на свои места:

– Пойдём, а то долго стоим. Можно? – я положил её руку себе на локоть, и мы пошли неизвестно куда – просто идти среди людей, древних фасадов, забредая в разные дворики. Пока мы говорили не очень много, казалось, времени наговориться у нас будет бесконечно много. В каком-то смысле, это так и было.

– Юрий, а ты встречал ещё нас? Таких вот, как… Я никогда. – она странно на меня покосилась. Я задумался:

– Очень давно… Только одного.

– Как давно? – она остановилась, будто оса зависла в воздухе, ожидая ответа.

Я отнял её руку, взял за плечи и внимательно на неё посмотрел, пытаясь разделить внешнее – то, что видел и то, что чувствовал:

– А сколько тебе лет, Таня? Я понимаю, такие вопросы не задают, тем более при первой встрече, но… выглядишь на 20—22…

– Точно не задают! – рассмеялась, – Мне 25. Но это ведь только начало, так?

– Точно, – мы снова куда-то пошли, – А так, дай угадаю: детский дом, интернат, приёмная семья?

– Нет, приёмной семьи не было. А у тебя?

– У меня была… Только детских домов тогда ещё не было, были приюты при религиозных общинах и школах.

Татьяна задумалась:

– Ох, это как же далеко тебя занесло! – обогнала меня на шаг и с силой дёрнула за собой, – А тебе сколько годиков, Юджин?

– Другому бы руку оторвала, – я деланно посмотрел под ноги, чуть ли не пришаркивая, – Много.

– Ну? – она не отступила, – Я же вижу, что много, но не могу точно определить, ты то всплываешь, то выглядишь как… как все. Когда «всплываешь», это меня завораживает… Ну? Сто? Может, 300?

– Умножь где-то на семнадцать… – она замолчала.

Большую часть пути она смотрела на меня почти не отрываясь, полагаю, что точно также «поедал» её глазами и я. Это было похоже на близкую встречу двух родственников, которые прежде жили далеко друг от друга, но постоянно переписывались, не оставляя другого в неведении относительно собственной жизни.

– Ты так смотришь, как будто хочешь меня взглядом сжечь, – я взял её ладонь, – Такая горячая!

– У тебя тоже, – Таня сжала мою руку в своей, – Я ведь и по настоящему могу сжечь…

Я скептически хмыкнул, но вежливо согласился:

– Не сомневаюсь. Можешь.

– Да нет, вряд ли, – по наклону головы я понял, что она использует то же искажённое зрение, что и я, – Не смогу.

– Не сможешь, – с этим я тоже согласился, немножко её разозлив:

– Ну, хватит «поддакивать»! Пошли куда-нибудь…

На такси мы доехали до залива, подальше от людей. Конечно, человеческое присутствие ощущалось и здесь – в банках, каких-то торчащих из воды сваях, выброшенных на берег досках и прочего сора, который с усердием растаскивали чайки. Нас, в отличие от людей, они совершенно не боялись – подлетали и ходили у самых ног, норовили сесть на голову и покопаться в волосах. Я их шутливо отгонял, а Татьяна смеялась:

– Чуют сородичей!

– Ага. Особенно когда один такой «сородич» в глаз тебе влетает на скорости…

– А ты часто летаешь, Юрий? – она с интересом на меня посмотрела.