22 сентября 1792 года, станет первым днем первого месяца, первого года новой эры! С этого дня будет идти новое летоисчисление!

Исход этой «битвы при Вальми» стал катастрофой для Бретонской ассоциации. 26 сентября, национальные гвардейцы из Андуйе и Ла Баконьер объединяются и поджигают замок де Френе и де Лоне-Вилье, где гостил тогда негоциант Миле из Бордо.

Ну а маркиз де Ла Руэри организует очередную встречу глав Бретонской ассоциации в замке де Ла Фоссе-Оган, по вопросу « что же делать дальше, в свете отхода войск антифранцузской коалиции». На этом совещании присутствует и Валентин Шеветель, он после неудачного разоблачения Луи де Понтавика, входит теперь уже в состав «координационного совета» ассоциации! Арман зачитывает письмо де Колонна, в котором последний просит подождать с восстанием до весны, так что на общем совете решено перенести дату восстания на 10 марта 1793 года. Многие советуют де Ла Руэри на время скрыться на острове Джерси, но маркиз отказывается покидать территорию Бретани.

Через три дня после этого совещания, 5 октября, Шеветель был уже в Париже, где рассказывает всё Дантону. Мало того, Шеветель выступает с подробным докладом в Комитете общественной безопасности!

Революция спасена, и Комитет дает теперь приказ Шеветелю уничтожить ассоциацию, арестовать де Ла Руэри и всех заговорщиков. По совету Фабра д’Эглантина в помощь доктору дается «опытная полицейская ищейка» Пьер Лальян, на счету которого уже есть уничтоженный контрреволюционный заговор в Гренобле. 7 октября, Шеветель и Лальян покидают Париж, что бы успеть прибыть в Бретань до 10 октября. Хотя срок восстания перенесен на 10 марта, но мало ли что, вдруг найдутся недисциплинированные члены ассоциации или не до всех дойдет весть о новых сроках восстания.

Тем временем Законодательная Ассамблея приняла 27 ноября 1792 года, еще более суровый декрет против не присягнувших священников. Они приговаривались к изгнанию, если же не присягнувший священник продолжал оставаться во Франции, он приговаривался к десятилетнему тюремному заключению! Приход же к власти Конвента лишь ужесточил меры против не присягнувших священников, они уже не только томились в тюрьмах, но и шли на смерть за свои убеждения!

Поэт и историк Ламартин пишет о той поре во Франции.

«Партия коммуны хотела с корнем вырвать все, что могло напомнить религию, и веру из сердца и из самой почвы Франции. Колокола, этот звучный язык христианских храмов, были перелиты в монету или в пушки. Раки, реликвии, предметы, посредством которых воздавались народом почести апостолам и святым католической веры, были лишены своих драгоценных украшений и выброшены. Депутат Руль разбил на площади в Реймсе склянку с миром, которая, как гласила древняя легенда, была принесена с неба, чтобы помазывать королей божественным елеем. Директории департаментов запрещали

учителям произносить самое имя «Бог» во время занятий с крестьянскими детьми. Андрей Дюмон, посланный с полномочиями в департамент Севера, писал Конвенту, «Я арестую священников, которые позволяют себе справлять праздники и воскресенья. Я уничтожаю кресты и распятия. Я в восторге. Повсюду запирают церкви, сжигают исповедальни и изображения святых, из священных книг делают пыжи для орудий. Все граждане кричат:,«Долой священников! Равенство и разум!»

В Вандее, представители Лекиньо и Леньело преследовали даже торговцев воском, поставляющих свечи для религиозных обрядов. «Раскрещиваются массами», сообщали они:-«священники сжигают свои грамоты на священство. Таблицы прав человека заменяют на алтарях дарохранительницы смешных таинств». В Нанте на кострах, сложенных на площади, сжигались статуи святых, образа, священные книги. Депутации патриотов являлись в каждое заседание конвента и приносили ему имущество, награбленное с алтарей. Жители соседних с Парижем городов и деревень целыми процессиями привозили в Конвент на тележках золотые реликвии, митры, чаши, дароносицы, дикосы и паникадила из своих церквей. Знамена, водруженные на грудах этих предметов сваленных в безпорядке, носили надпись «Обломки фанатизма».