– Я ничего не помню, даже имени – Глориан говорил откровенно. По большому счету он практически заново открывал для себя мир.

– А имечко-то помнит – худой наемник кряхтел от веса ведра – Имя точно западного побережья.

– Скверно – пробасил Игнат, пропуская мимо ушей слова товарища. Набирая ведра с водой и подовая их бранящемуся Кондрату, он выпалил – Если поможешь донести воду до лагеря, то думаю можешь остаться с нами, я поговорю с командиром.

– И смотри не напорись по дороге на еловые иголки – усмехнулась Иона, смотря на обнаженную, левую ногу Глориана.

– Почту за честь – Глориан изящно поклонился своим спасителям.

Вся троица, переглянувшись на миг перестали улыбаться, но никто ничего не сказал. Взяв ведро с водой и осторожно ступая на босую ногу, Глориан пошел в чащу. Он заметил, что его спутники пристально рассматривают его меч, но никто не расспрашивал его. Каков смысл спрашивать человека о том, что он не помнит и Глориан был немного даже рад что амнезия огородила его от расспросов. Оглянувшись еще раз на иву, под которой он родился второй раз, Глориан подумал о Тариасе и Боге Смерти.

Вечер накрывал темной вуалью древнюю крепость и в её окнах уже стали появляться первые огоньки. Крепость была небольшой и располагалась на горном массиве, недалеко от столицы Севера, Норглена. Её полуразрушенные стены покрывал мох и несколько трещин, но внутри было тепло и уютно. В былые времена это был замок вождей, Скала Грома. Со временем, когда Норглен стал разрастаться, было решено построить новый, уже королевский замок, намного больше и с применением новой строительной кладки. Старая крепость не стала запрошенной. Король Аксель Первый, при котором вожди стали королями, в знак почтения перед предками объявил Скалу Грома местом для самых важных переговоров. Как гласила одна из поговорок, «Традиции надо сохранять даже через века».

Молодая дворянка Вермилия Вейганд шла по освещенному коридору замка. Стража стояла везде, охраняя короля и свиту, которые заседали сейчас в этих древних стенах. Она немного жалела, что одела свое любимое темно-зеленное платье с корсетом, подчеркивающее осиновую талию и гордую осанку. Девушка ловила взгляды королевских лучников еще во внутреннем дворе, но сейчас улавливая каждое движение глаз стражи. Ей хотелось, что есть силы добежать до своей комнаты и переодеться. Но было уже поздно что-либо делать, поэтому она старалась не задумываться и просто дойти до зала совета. Ее путь пролегал через обширные коридоры, освещенные множеством ламп и лунным светом, пробивающиеся через окна. Она могла рассмотреть каждую деталь в коридоре, начиная от треснутого, витражного окна, заканчивая оторванной лямки доспеха. Проходя мимо очередного стражника в красивом шлеме, она поправила локон на лбу. Её каштановые волосы были покрыты белым платком и только непослушные локоны, падающие на лоб, могли продемонстрировать цвет. Подойдя к двери, она дождалась, пока, скрипя кожаными перчатками, один из алебардщиков откроет ей дверь

В этой одной из больших и многочисленных комнат, при тусклом освещение располагался стол, за который уже начали рассаживается люди. Каждый был одет немного вычурно и, казалось, хочет похвастаться своими украшениями и материалом, который, к слову, был у многих с Ньофинира. Это были самые богатые и влиятельные аристократы Севера. У основание было нечто подобное трона, выполненное из внушительной размерами коряги, на котором восседал крупный человек, который из-за меха на плечах гигантского волка казался еще крупнее. На его голове была железная, отвратительная корона. Эту корону выковал саморучно Аксель I, первый вождь Севера и легендарный воин, который объединил почти всех северян и назвал себя королем. Она была неудобная, но отдавая дань своему далекому предку, все короли носили ее. Вермилия слышала, что про нее говорили. Корона символ власти, и она не должна быть удобной, а наоборот, дабы короли помнили о своей ноше. Девушка, садясь на свое место между отцом и старшем братом заметила взгляд короля Ватора, устремленный в противоположную стену, где был встроен камин. Взгляд короля Севера выражал злобу и ненависть. Его крупные пальцы сжимали выступающую корягу и становились белыми. На левой руке не было мизинца и безымянного пальца, потерянных в одной из многочисленных охот. Ватор еще никогда не был зол как последние несколько дней.