Отец ушел на диван, а я на трясущихся ногах пошла к себе в комнату. Слезы катились градом по щекам, мне хотелось кричать, хотелось убежать вниз, к Вите, прижаться к нему и услышать слова поддержки. Однако я прекрасно понимала – если отец смог поднять руку на собственную дочку, то и на других сможет. Меня он ударил раза четыре, а Витю… на него он точит зуб, и неизвестно еще, чем это обернется.

Когда через полчаса вернулась мама, они с отцом позвали меня обедать, но я притворилась, что сплю. А вечером сослалась на тошноту, лишь бы никого не видеть.

На следующий день за завтраком папа не сводил с меня глаз, в них читалось сожаление, он и в школу проводить вызвался и предложил вдруг сок с шоколадкой купить. Но я молча качнула головой.

– Прости, дочка. Я… я виноват, я не должен был. Просто Олег… – я не поверила в извинения, ведь это было не в первый раз, вполне возможно, далеко не в последний.

– Угу.

– До вечера, будь осторожна, – прозвучало довольно фальшиво из уст папы. Я ничего не сказала родному человеку, медленно превращающемуся в монстра.

Общение с Витей я решила тоже разорвать. Это был самый сложный и невероятно тяжелый шаг. Я плакала каждую ночь, закрывая ладонью рот, чтобы скрыть всхлипы. Мы и без того почти не виделись, у меня не было друзей, никого. А Шестаков… он был моим светом, единственным лучиком в этой темноте.

Но страх, что отец может покалечить его, брал вверх. Тем более папа настойчиво продолжал встречать меня со школы и провожать. Уже даже одноклассники подшучивали: мол, Рите не пять лет, а как будто в садик ходит, за ручку с родителями.

В один из дней после того, как отец скрылся с территории школьного двора, я сбежала с уроков. Чуть не заблудилась, пока искала тот элитный лицей, где учился Шестаков. Хорошо еще, что он играл во дворе с мальчишками в баскетбол и никуда не ушел, а так бы план провалился. Но скольких усилий стоил этот план, скольких слез и моральных сил! Я до сих пор не верила, что скажу вслух фразу, после которой мы никогда не увидимся.

– Рита! – радостно воскликнул Витя при виде меня возле высокого забора у входа в школу. Он тут же подошел к какому-то мужчине, наверное, учителю, что-то сказал и побежал ко мне, сияя улыбкой. Мне нравилось смотреть на Витину улыбку, она согревала и напоминала о том, что в жизни есть и хорошее. Дождь не может длиться вечно.

– Привет, – произнесла дрожащим голосом. Пришлось отвести взгляд, иначе бы точно расплакалась сразу.

– Рита! Я… я так рад тебя видеть! – Шестаков никогда не был скромным, так что когда он кинулся ко мне, стиснув в своих объятиях, я нисколько не удивилась.

– Вить, я… ты меня задушишь.

– Прости, прости! – он убрал руки, но продолжал улыбаться и разглядывать внимательно мое лицо, словно там была карта сокровищ. – Твой отец – нечто. Я как не приду, он уже поджидает. Мне кажется, ни один банк не охраняют, как тебя.

– Да, папа очень… переживает за меня, – с натянутой улыбкой произнесла я.

– Ага, как чокнутый, – с досадой в голосе отозвался Шестаков.

– Вить, я… – язык у меня защипал от слов, которые собиралась произнести.

– Тренер не отпустит меня, сможешь подождать полчаса? – он словно не замечал, что я часто моргаю и сжимаю лямки рюкзака. В глазах Вити было наше счастливое детство, смех и теплота, от которой я должна добровольно отказаться. Сердце разрывалось, в глазах застыла влага, рвущаяся наружу.

– Вить, я…

– Подождешь?

– Не приходи больше ко мне, – на одном дыхании произнесла, ощущая, как острые иглы пронзили грудную клетку. Но я прекрасно помнила слова отца, помнила боль от его ударов и не хотела, чтобы пострадал кто-то еще. От безысходности и обиды накатывала тошнота и слезы. Мне хотелось думать, что это дурной сон, что сейчас я открою глаза, и все плохое закончится. Однако это был не сон, ведь во сне не бывает так больно.