Товарищи
«Край родимый, степной, мне тебя позабыть не дано.
От безмерной печали пылая и кровоточа,
Задохнется душа, вот и сердце мое сожжено,
И от горечи сердца кипящая кровь горяча.
Если даже засну, ты приснишься мне, край мой родной.
А проснусь, о тебе мне напомнит и утренний свет.
Никогда, никогда не искал я разлуки с тобой,
Но исполнить не смог самый давний и крепкий обет»3
Сәдуақас Сейфоллаұлы Сейфуллин
(Расстрелян в 1938 году)
Кайрат вошел домой, все было перевернуто вверх дном, однако на его удивление десяток его соратников сидели за столом, обсуждая происходящее.
– Почему вы здесь?
– Как почему? Раз тебя забрали, а здесь все уже обыскали, то это место, где нас точно искать не будут, – пожал плечами Ыбырай, один из его друзей. Ыбрырай был молодым и горячим парнем.
– Наивная простота, скорее всего, за мной следят, – отметил Кайрат.
– Наивно полагать, что тебя просто так отпустили, – теперь уже с недоверием посмотрел на него Ыбырай. – Что же ты им рассказал и чего пообещал за свою свободу?
Кайрат поднял взгляд на всех присутствующих.
– Следователь Турган, он не прост, более чем непрост, даже не представляю, какие демоны совокупляются у него в голове. Я не отрицал своих взглядов, я смирился, а он меня отпустил.
Стоило Кайрату произнести эти слова, как раздался стук в дверь. Присутствующие замерли так, что даже не дышали. Кайрат мог поклясться, что слышал стуки сердец каждого в комнате. Тишину прервали настойчивые удары в дверь. Кайрат вышел к входной двери и посмотрел в глазок, за дверью был Турган.
– Что тебе нужно? – спросил Кайрат. – Я готов вернуться, если надо, только вещи возьму.
– Кайрат, не надо устраивать цирк, я пришел поговорить с вами… со всеми вами.
Кайрат обернулся, Сакен, старший из товарищей, кивнул. Кайрат так же понимал, что деваться некуда. Щелчек и скрипучая дверь впускает Тургана, который, учтиво сняв обувь и скинув плащ Кайрату, по-хозяйски прошел в гостевую под сопровождение двух десятков злобных взглядов. Кайрат прошел следом. Следователь со скрипом выдвинул из-под стола стул и, развернув его спинкой ко всем, сел на него словно на коня.
–
Кайрат, не угостишь ли гостя чаем?
–
У нас воды нет, – злобный голос Ыбырая предвещал недоброе.
–
Тебя надо познакомить с Максутом, такие как вы с ним либо становятся чуть ли не братьями, либо один убивает другого… хотя бывает, что оба варианта вместе.
–
Турган, как ты, наверное, заметил. тебя здесь не рады видеть, – сказал Сакен будничным тоном. – Нас как бы напрягает твое присутствие.
–
Саке, я уважаю Ваш возраст, но думаю, что если бы я вызвал сюда отряд, то нахождение у нас напрягало бы Вашу группу куда серьезнее.
–
Да, приходить сюда без подмоги было большой ошибкой, с пробитой головой ты вряд ли уже сможешь нас напрягать, – с этими словами Ыбырай направился к следователю, однако Сакен, положив ладонь ему на грудь, остановил его.
–
Я пришел побеседовать. Видите ли, допрос накладывает рамки противоборствующих сторон, а эмоции и обстановка сильно сбивают истинные намерения участников. Я пришел сюда выслушать Вас и высказаться самому.
–
Хорошо, мне есть что сказать, – Ыбырай был преисполнен ненависти. – Вы подлые шакалы, что готовы сожрать любого, кто осмелится не плясать под вашу дудку. Будь у нас единомышленников больше, то Вас уже давно бы смели. Но вы нас расстреливаете, сажаете в тюрьмы, ссылаете на смерть, отбираете у нас детей, и все Ваши лживые намерения, что вы стараетесь для народа, общего блага всего, – лишь прикрытие жажды власти и тотального контроля.
–
Хорошо, начнем от обратного – тотального контроля и власти. Власть и так есть, мы ее не жаждем, мы ее имеем, так что в корне твои слова о жажде бессмысленны. Что о лжи во благо народа, разве мы не строим школы? Разве не обеспечиваем народ работой, разве не следим, чтобы люди не оставались без крова? Кто не согласен, пусть поднимет руку. Что – нет? А теперь насчет крайних мер, что делают с гангреной? Ее выжигают, чтобы тело могло жить дальше…