«Дорогие товарищи! В необычайно тяжёлый для советской республики момент пришлось мне стать во главе продовольственного дела в Тюменской губернии… Вам, комиссарам продкомов и продконтор, необходимо служить руководителями партийных организаций на местах. Это даст вам возможность выполнить возложенные на вас задачи. Эти задачи чрезвычайно велики и серьёзны. В своей работе вы должны быть как бы курком по отношению к волисполкомам. Ни одной минуты колебания по выполнению развёрстки в деревне. Терез вас должна осуществляться твёрдая рука рабоче-крестьянской власти. Вы, техники продовольственного фронта, выйдете победителями. Вперёд к исполнению боевой задачи. С товарищеским приветом, губернский комиссар по продовольствию Инденбаум».

К циркулярному письму прилагалась инструкция о товарной блокаде. А на следующий день Инденбаум и член губпродколлегии Шкворченко подписали инструкцию, устанавливающую годовую норму, которую необходимо оставлять при исчислении хлебной развёрстки. Она гласила: «Членам семьи -13 пудов 20 фунтов; на посев -12 пудов на десятину; рабочим лошадям -18 пудов; жеребятам – 5 пудов; коровам – 9 пудов; телятам – 5 пудов. При исчислении на отдельных лиц допускается оставлять норму для прокорма скота в хозяйстве: от одной до трёх десятин – на одну лошадь; от 4 до 6 десятин – на одну лошадь и одного жеребёнка; от 6 до 10 десятин – на 2 лошади и 2 жеребёнка; от 11 до 15 десятин – на 3 лошади и 3 жеребёнка и т. д. Норма скота при одном человеке не остается, 2–3 человекам – на одного телёнка, при 4–7 человек – одна корова и один телёнок, 8-11 человек – на 2 коровы и 2 телёнка, 12–15 человек – 3 коровы и 3 телёнка и т. д. Хлеб неимущему населению отпускается только на один месяц».

Все нормы потребления скоту и людям и на высев, а также валовой сбор не подлежали никакому оглашению. И это было началом конца существования традиционного крестьянства на земле сибирской, до которого оставалось чуть больше месяца.

Работы по заготовке сена плавно переросли в уборочную страду. Но небольшой перерыв между этими занятиями всё-таки выдался. Особенно радовалась такому событию молодёжь. Прекратившиеся на время летних сельхозработ посиделки возобновились с новой силой. Своими гуляниями до утра, весёлым звонким девичьим смехом, песнями, частушками и переливами гармоней они не давали покоя степенным жителям села. Активное участие в них принимал и Василий. Но того задора и молодецкой удали что раньше он уже не проявлял, а вёл себя спокойно и достойно. Сельские девушки заметили это сразу и сделали вывод, что их гармонист, голубоглазый красавец и завидный жених, в кого-то влюблён и готовится к семейной жизни. Но им было невдомёк, что некогда весёлый и куражистый парень просто повзрослел и стал лучше понимать жизнь, которая в последние годы постоянно старалась подмять его под себя. Он смотрел на молоденьких красивых односельчанок и почему-то вспоминал своих сестёр, которых колчаковские каратели избили нагайками. «Неужели у них нет судьбы другой, как только быть битыми? И что же мы за мужики такие, если не можем постоять за себя и за своих родных! Над нами издеваются все кому не лень, а мы исповеди божественные блюдём. Тёмный и несчастный мы народ! Когда хоть поймём, что никто нас не защитит от издевательств, кроме самих», – рассуждал Василий и от этого на его душе становилось ещё тяжелее. И забавы молодых, ещё не испытавших настоящего горя парней и девушек, его не вдохновляли на поиски той единственной, которая стала бы женой и хозяйкой дома. Даже Аверина Варвара, заметив в Василие перемены, однажды сказала: «Знаю, что твои родители собираются породниться с моими и хотят, чтобы мы поженились. И я бы, непременно дала своё согласие, если бы знала, что тебе небезразлична. Но моё сердце чувствует другое, я ему верю. Так что не будем друг друга и родных обманывать и делать вид счастливой пары». Её слова в первую минуту расстроили парня, так как он знал настрой своего отца, но уже в следующий момент Василий с благодарностью посмотрел Варваре в глаза и тихо произнёс: «Спасибо, что ты правильно меня поняла». После этого объяснения их товарищеские отношения не изменились, а, наоборот, укрепились.