Он смотрел на нее несколько мгновений. Она подняла голову, бросила случайный взгляд на улицу, но ее глаза скользнули мимо него, не задерживаясь. Для нее он был просто прохожим, еще одной фигурой под лондонским дождем.
И этого было достаточно. Драко не искал прощения, не искал разговора. Он просто хотел увидеть этот островок нормальной жизни, символ того мира, который существовал параллельно его собственному, наполненному тенями и сожалениями. Увидеть и вспомнить, кем он был тогда, и кем – пусть и несостоявшимся – убийцей он чуть не стал.
Он медленно отвернулся от витрины и пошел прочь, растворяясь в толпе. Дождь все так же моросил. Прошлое нельзя было изменить, но можно было нести его бремя, не позволяя ему окончательно себя разрушить. Он был Драко Малфоем, человеком со шрамами на душе, и ему предстояло жить дальше.
Дождь усиливался, словно вторя мрачным мыслям Драко. Он чувствовал себя еще более одиноким в этой толпе маглов, спешащих по своим делам, не подозревающих о существовании мира, полного волшебства и трагедий.
Внезапно в его памяти всплыло имя. Стэн. Стэнли Траверт. Парень со Слизерина, которого отчислили на третьем курсе за какую-то глупую выходку с самонаводящимися пирогами. Драко никогда не считал его другом, скорее – досадным попутчиком по школьным коридорам. Но Стэнли жил в Лондоне. Он помнил, как тот хвастался своей маггловской семьей и знанием всех закоулков этого города.
Мысль встретиться со Стэном показалась странной, почти нелепой. Зачем ему это? Чтобы поностальгировать по временам, которые он отчаянно пытался забыть? Чтобы попытаться найти хоть какое-то подобие связи с прошлым, которое его преследовало? Тем не менее, идея зацепила. В этом маггловском Лондоне, где никто не знал его настоящего имени и истории, Стэн мог стать неожиданным якорем, пусть и шатким.
Драко достал из внутреннего кармана пальто сложенный кусок пергамента. Одиннадцать лет назад, перед отчислением, Стэн сунул ему в руки свой маггловский адрес, пьяно поклявшись, что Драко всегда может зайти, если вдруг окажется в Лондоне. Тогда это казалось шуткой. Сейчас – последней соломинкой.