Флакку стоило одного взгляда на офицера, чтобы понять: у того есть что еще ему сказать. Он ободряюще кивнул командиру:

– Что-то еще, Квинт?

Офицер улыбнулся (подчиненным всегда льстит, когда командиры, даже временные, помнят их имена) и мотнул головой в сторону левого борта:

– Там местный рыбак. Кажется, он хочет нам что-то сообщить.

– Так почему ты еще не допросил его?

– Он будет говорить только с главным командиром! – Квинт подавил смешок и вновь напустил на себя серьезный вид.

– Главного ему подавай! – буркнул Флакк, поправляя перевязь гладия, и шагнул к надпалубному ограждению.

В рыбацкой плоскодонке, прибившейся к борту корабля, сидел крепкий, уже немолодой мужчина в заношенном синем хитоне. Густую копну черных волос прикрывала широкополая шляпа, как и хитон, знававшая лучшие дни; у босых ног рыбака, на днище лодки, лежали три или четыре крупные рыбины, у одной еще подрагивал хвост и двигались жабры.

– Ты желал говорить со мной? – окликнул его Марк.

Мужичок задрал голову и улыбнулся, обнажив наполовину беззубый рот. По всей видимости, богатый доспех римлянина произвел на него впечатление, и он, с достоинством огладив курчавую бороду, произнес:

– Так для того и приплыл. Но если вы не собираетесь пустить кровь собакам Митридата, что разбойничают у наших берегов, тогда я зря потратил время.

– Ты не зря потратил свое время, рыбак, – заверил его Флакк. – Мы как раз решаем, где их искать. Не подскажешь?

– А что их искать! – Мужичок, ободренный ответом главного командира, даже привстал в лодке, вытянув руку на юг. – Два дня назад они разграбили поселок севернее Кримн. Так что ищите их в одной из бухт западного побережья.

– Спасибо тебе за помощь. – Флакк бросил ему золотую монету.

Тот ловко поймал ее, взглянул и качнул головой:

– И тебе спасибо, командир! Намотайте кишки этих злодеев на трезубец Посейдона! Да помогут вам боги!

Он оттолкнулся веслом от борта корабля, и его лодка заскользила по воде в направлении устья реки. Марк какое-то время провожал ее взглядом, неожиданно для самого себя, задумавшись о судьбе этого человека. Она казалась ему безрадостной и наполненной тяжелым ежедневным трудом, который обеспечивал рыбаку его существование. Впрочем, не ему, римскому трибуну из сословия всадников, судить о жизни тех, в чьей шкуре он никогда не был – это бесполезное и неблагодарное занятие… Черные очертания лодки стали сливаться с бледно-зеленой гладью Меотийского озера; по ней, набирая силу, уже пошла легкая рябь. Флакк повернулся и встретился взглядами с капитаном и Квинтом.

– Идем на юг вдоль западного берега! Они там!

Паруса начали пузыриться, ловя ветер, и капитан, покрутив вздернутым к небу пальцем, который он предварительно смочил губами, удовлетворенно отметил:

– Ветер нам в спину! Сами боги помогают нам!

Танаис давно остался позади. Три септиремы, вытянувшись в линию, быстро двигались на юг. Белые барашки от буравивших воду весел тянулись за ними искрящимися в свете уходящего солнца дорожками. Весело поскрипывали туго набитые попутным ветром паруса, им вторили сопровождавшие корабли чайки. Унылой, однообразной линией тянулся вдоль правого борта холмистый, изрезанный бухточками и неглубокими заливами берег. Глядя на этот пейзаж, Флакк размышлял о том, что ни эта зеленоватая гладь озера, напоминающая выцветший изумруд, и ни бесконечная в своей тишине береговая линия – ни что из этого, видимо, не менялось никогда, оставаясь таким же диким и нетронутым с того самого дня, когда этот мир создали для себя боги. Единственный рыбацкий поселок был пройден еще под Танаисом, и вся оставшаяся часть дня прошла для экипажей кораблей в созерцании необжитых холмов.