– Попрощайся с матерью, ХынСаа. Я отвезу её тело в могильник.

Сглотнув ком в горле, ХынСаа провела дрожащими пальцами по устам и беспомощно оглядела мать. Традиции требовали похоронить её в одном из могильников, которые изредка встречались на склонах вблизи селений, ныне пустовавших. Погрузившись в пучину боли, девушка и забыла об этом.

– Спасибо, Дийнал, – сорвалось с её губ глухое.

Она понимала, что сама не сможет сделать того для Тхананы, и помощь воина была неожиданным подарком. Девушка мягко провела ладонью по щеке матери и, склонившись, поцеловала в закрытые глаза. Большего она себе не позволила и, поразмыслив, сняла с шеи Тхананы серебряную подвеску. Не так, не так она думала получить от матери медальон, который передавался новой Матери в день её принятия племенем. Повесив кулон на грудь и спрятав её под ворот, ХынСаа помогла воину поднять тёплое ещё тело Тхананы на руки. Конь Дийнала после короткого приказа опустился на землю, и мужчина сел в седло, держа покойную в объятиях. Схватив одной рукой поводья, он кивнул на полный боли и сожалений взгляд ХынСаа; конь поднялся на ноги и поскакал прочь, унося с собой последнего родного человека девушки и спокойствие, которое ей дарила мысль, что мать рядом.

Воспитанная горами и их строгими законами сдержанность не дала ХынСаа времени на долгое прощание; отвернувшись от вида лугов, едва в ночи растворился силуэт всадника, девушка окинула взором Фийху и стоявших вокруг воинов, молча подобрала с травы полные воды фляги и направилась обратно к пленникам. Она не заметила уважения и восхищения, которое в некоторых воинах вызвали её вмиг повзрослевший взгляд и прямая спина.

– ХынСаа, – тихо окликнула её Фийха, когда они устроились на траве подле остальных женщин.

Никто из взрослых не спал, бодрствовали, несмотря на усталость, и несколько мальчиков, которых от юности отделяло лишь два или три солнца. Девушка понимала, что они ждут её слов, но говорить сейчас ей было особенно сложно. Тем не менее, совладав и с этой слабостью, она негромко поведала:

– Уни завещала мне… помогать племени так, как это делала она. Я обещала ей, обещаю и вам, что не забуду ничего из того, чему она успела меня научить, и буду помогать племени всем, что в моих силах и разумении. Принимаете ли вы меня как Мать племени? – задала она традиционный вопрос.

Никто уже не вспомнил бы, кто первым произнёс эти слова, но предания гласили о Первой Матери, пришедшей с другой стороны гор. О той, что бескорыстно помогала каждому ламарцу. О той, которую племя впервые назвало Матерью.

– Принимаем, – раздалось со всех сторон.

ХынСаа слабо улыбнулась, различив в нестройном хоре ответов и звонкие голоса мальчиков. Фийха взяла её за руку и сжала в молчаливой поддержке; девушка подарила ей полный признательности взгляд и посмотрела в сторону близкой подруги Тхананы, Кахин, весомо промолвившей:

– Битва унесла жизни твоих отца, брата и будущего мужа, несправедливость воина лишила тебя матери, ХынСаа.

ХынСаа сглотнула, понимая, что услышит, ещё до того, как женщина неумолимо добавила:

– Не нарушай закон крови, ХынСаа. Ты теперь Мать племени, твоя честь – наша честь.

В воцарившемся после этих слов молчании все терпеливо ждали ответа девушки, не желая торопить её с принятием столь сложного решения. ХынСаа, потянувшись, поправила свою накидку на крепко спавшем Замиге, провела ладонью по его светлой головке и, подняв на горянок строгий, сиявший решимостью взгляд, тихо и сдержанно произнесла:

– Я знаю, Кахин. Кровь моей семьи не останется пролитой безнаказанно, даю слово себе и племени.