Однако огонь в топках не горел, не вращались шкивы, не двигались цепи и зубчатые колёса – огромная мастерская казалась покинутой.

Только в углу, у небольшого тигля, где стояли полукругом каменные столы, заметно было, что здесь поработали живые руки.

Печь для накаливания, тигли, горн, мехи, горелки, бутыли зелёного стекла с неведомыми субстанциями – это скорее напоминало рабочий стол алхимика, чем оружейника.

– Клади их сюда, – нетерпеливо бросила Айвли. – Сейчас я распоряжусь насчёт еды и питья. Думаю, Старый Хрофт, тебе сейчас куда важнее мои слова, чем мясо или вино.

– Ты, как всегда, права, – кивнул Отец Дружин. – Хотя ни от мяса, ни от вина мы с Рандгрид не откажемся.

Альвийка молча кивнула.

– Ждите меня здесь и ничего не трогайте! Так, железо можно оставить здесь, почтенный О́дин. Так… а теперь…

Над разложенными обломками она подвесила мягко светящийся фиолетовый кристалл правильной формы, провела руками раз, другой и третий, совершая странные пассы. Всякий раз валькирия ощущала болезненный укол в шею, словно впивалась оса; но, конечно же, радости видеть свою боль она альвийской гордячке не доставила.

– Ждите здесь, – вновь бросила Оружейница, исчезая за низкой малозаметной дверкой в стене.

– И ничего не трогайте, – усмехнулся О́дин, внимательно оглядывая рабочие столы альвийки. – Не будем, не будем. Познавший Тьму бы не преминул, а нам и впрямь ни к чему.

Райна послушно молчала. Здесь сильнее, чем где бы то ни было, она вновь ощущала себя словно в давно минувшие дни Безумных Богов.

Оружейница не заставила себя ждать. Чёрные шелка исчезли, сменившись простой курткой, широкими портами и кожаным передником. Волосы покрывала валяная шапка, на руках – кожаные же перчатки и как бы не из драконьей чешуи.

Альвийка подержала фиолетовый кристаллик в ладонях, словно согревая озябшую пичугу.

– Старая сталь говорит… она устала лежать в земле. Она жаждет – огненного перерождения.

– Подобную поэтику всегда любили эльфы, – с неожиданной жёсткостью сказал Отец Богов. – Это мне ведомо и так, Оружейница. Скажи, что ты можешь сотворить из этого?

– Многое, Старый Хрофт, очень многое. – Голос альвийки зазвенел от обиды. – Ты прав, я говорила… недостойно моего народа и нашей Великой Работы. Но скажи сперва, что тебе нужно? При всех моих знаниях едва ли я сравнюсь с мастерами, что выковали твой сказочный Гунгнир.

– Гунгнир сломался в тот миг, когда был нужен мне более всего, – спокойно сказал О́дин. – Выковавшие его подвели меня.

– Я читала… его сломал кто‑то из Молодых Богов?

О́дин кивнул.

– Сам пресветлый Ямерт его и сломал. С лёгкостью. Но прежде чем говорить, что нужно мне, взгляни на мою дочь. Валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты. Последняя из Тринадцати. Уцелевшая на Боргильдовом поле и потом сражавшаяся в бесчисленных войнах по всему Упорядоченному. Ей требуется достойный клинок.

Оружейница поправила выбившуюся из‑под шапки смоляную прядь.

– Хорошо, великий О́дин. Путь твоя дочь приблизится.

Райна стиснула зубы и шагнула к альвийке. Сказать, что воительнице не нравилось творящееся тут, – значило не сказать ничего.

Оружейница обошла застывшую валькирию кругом, бесцеремонно её рассматривая, словно лошадь на ярмарке или рабыню в невольничьих рядах. Райна стиснула зубы, сохраняя каменное выражение.

– Я не слишком‑то ей нравлюсь, твоей своенравной дочке, – усмехнулась альвийка. – Не знаю, удастся ли мне ей помочь.

– Удастся, – твёрдо сказал О́дин. – Рандгрид – истинная валькирия. Гордость – всё, что у неё осталось, только гордость и помогла ей выдержать все эти бесчисленные века. Ты понимаешь её, как никто, Оружейница. Потому что тебе помогает тоже одна лишь гордость.