Но есть в её отце и кое-что новое. Упорная и упрямая уверенность в том, что он делает, не геройский порыв, как последняя атака Фригг и валькирий, нет – что-то давнее, древнее, постоянное, медленно растущее, словно сгинувшее вместе с Асгардом мировое Древо, великий Иггдрасиль.

Что они делают здесь, в Альвланде? Только ли для того явились они сюда, чтобы перековать на оружие старые инструменты?

И сколько ещё будет виться, словно утроба Йормунгада, этот тоннель?

– Всё разъяснится очень скоро, дочь моя.

Голос отца спокоен, низок, рокочущ. Полон уверенности, он словно говорит каждым звуком, каждым слогом – я знаю, что делать. Следуй за мной и верь.

Валькирия верила. Это было настоящим счастьем – снова верить, снова идти за отцом, за тем, кто знает, как надо.

Юная валькирия Рандгрид вообще ничего не ощущала бы, кроме полного и совершенного довольства, мира с собой и сущим. Наёмница Райна, однако, научилась сомнению. Века и века странствий по мирам Упорядоченного, когда она мечом добывала себе пропитание и кров – дочь О́дина бессмертна, однако еда нужна даже ей, – научили размышлять и сравнивать.

– Пове… отец, неужели никто-никто больше не выжил?

– Ты уже спрашивала, дочка. Никак не можешь поверить?

Валькирия опустила голову.

– Не могу, повелитель. Не могу не думать. Знаю, что за все эти века кто-нибудь бы проявился, но… что, если они так же прятались, как я? Что, если они до сих пор где-то скрываются?

– Райна, – перебил Старый Хрофт. – А ты помнишь, как сама спаслась?

– Ты уже спрашивал, отец. Тоже не можешь поверить?

– О, вот это мне нравится, – усмехнулся О́дин. – Уже не прежняя восторженная Рандгрид. «Да, повелитель, приказывай, повелитель, мы все умрём за тебя, повелитель!» Нет, я не смеюсь, дочка. Но неужели тебе ничего не показалось странным в собственном спасении?

Райна низко опустила голову.

– Я знаю. – Голос её упал до шёпота, полный мучительного стыда. – Позор так жить, когда все родичи доблестно пали, с оружием в руках, а у тебя не нашлось даже сил или хитрости проводить их достойным погребением.

О́дин лишь покачал головой.

– Забудь про стыд, погребения и прочее. Там, куда ушли Фригг, Тор, Локи и прочие, похоронные обряды не значат ничего.

– А… ты знаешь, куда они ушли, отец?

Старый Хрофт усмехнулся.

– Не знаю, дочка. Но догадываюсь. Однако об этом – после. Расскажи ещё раз, что случилось, когда… когда ты осталась одна?

Райна помотала головой.

– До сих пор больно, отец.

– Я знаю, – кивнул О́дин. – Но всё-таки попробуй. Уже после того, как все Молодые Боги подоспели Ямерту на помощь.

Валькирия выдохнула и кивнула.

– Явлата убила Скульд… Мы бились с Ястиром, я и Хлёдд. Копьё сестры сломалось, Ястир перерубил его играючи, смеясь. Я помню, как он смеялся, солнечным таким, светлым смехом, словно не понимая, что делает, словно кровь и смерть на этом поле – просто игра. Я ударила, попала, должна была пробить ему сердце, но наконечник моего копья просто разлетелся брызгами, древко загорелось… мы схватились с ним врукопашную, но бить его было словно бить скалу. Хлёдд сумела, вывернула ему кисть и крикнула мне «В горло!» – и… и я ударила снова, кулаком в железной перчатке, я сломала бы кадык даже ётуну, а тут… камень, отец, камень. И боль… рука словно загорелась вся.

Губы валькирии сжались горькой, скорбною складкой.

– Я не смогла. А он отшвырнул меня и вспорол Хлёдд, словно мясник, от паха до горла, и броня её горела – он бросил меч, выхватил кинжал левой рукой и вспорол. Как овце… И – её взгляд, последний… «что же ты, сестрёнка?!».

Голос Райны сорвался.

– Твоя сестра и моя дочь отомщена сторицей, – с мрачной торжественностью уронил Отец Богов. – Участь Ястира… была незавидной. Он получил своё.