Тем летом Гвардиола приобрел репутацию немного странного игрока, отличающегося от среднего футболиста: и от этого ярлыка в определенных футбольных кругах он так и не смог избавиться. Если дистанция, которой он держался в отношениях с другими сборниками, расстраивала одних, то его усердие на тренировках и играх пугало других, что приводило к тому, что он еще более отдалялся от тех, у кого было минимум желания постигать тонкости игры. Хосе Антонио Камачо, три года тренировавший Пепа в национальной сборной, разделяет эту точку зрения: «Я видел в Гвардиоле мистическую персону. То, как он одевался – всегда во все черное – то, как иногда тихо себя вел, постоянно анализируя и обдумывая разные варианты: почему победили, почему проиграли, почему он потерял мяч. Порой его одержимость зашкаливала».

В тот же год его талант выдать нужную передачу, умение задать ритм игре через тысячи касаний мяча по ее ходу, ни одно из которых не длилось дольше секунды, его вера в стиль, проповедуемый Кройфом, не остались незамеченными в мире, так что по итогам 1992 года он получил трофей «Браво» как наиболее перспективный европейский футболист.

Его стремительный взлет напоминал траекторию метеорита: он вышел на уровень футболиста мирового класса в течение двух лет после своего дебюта во взрослом футболе. За титулами 1992 года последовали новые трофеи, чемпионства шли одно за другим, пока не случилась первая крупная неудача, которая научила его большему, чем любая победа. Это произошло 18 мая 1994 года: всемогущая «Команда мечты» подходила к лигочемпионскому финалу в Афинах против «Милана» Капелло в ранге безоговорочного фаворита букмекерских контор. Поражение 0:4 стало холодным душем для «Барселоны», уроком об опасностях самоуверенности, самодовольства, и было еще более обидно от того, что причина поражения была не в тактике или обороне – она лежала в плоскости психологии, в недостаточной подготовке к выступлению: «Мы все думали, что будем играть против какой-то дворовой команды. Мы вышли на поле, будучи уверенными в том, что мы лучше, а они накидали нам четыре мяча. Их превосходство было столь велико, что я просто желал, чтобы эта игра поскорее кончилась», – напишет Пеп много лет спустя.

После золотой эры 1990–1994 годов Кройф обнаружил, что ему становится все труднее находить новые решения и новую мотивацию, способные решить командные проблемы, что привело к серии странных действий, предпринятых голландцем в заключительные два года его работы. Одно из них в особенности сильно отразилось на Пепе. Когда вратарю Субисаррете, капитану, лидеру и человеку, которого Гвардиола считал своим братом, Кройф сообщил об отказе от его услуг, Пеп был морально уничтожен. Он держал все в себе до того вечера, когда команда собралась в ресторане, чтобы отдать дань уважения человеку, которого все они ласково называли «Суби». Пеп исчез из-за стола и был найден где-то в углу, в слезах. Только Суби смог его утешить.

К 1994 году Гвардиола окончательно утвердился в роли дирижера игры «Барсы». «Моей задачей было двигать мяч по всему полю так, чтобы партнеры могли довершить атаку», – говорил он. Уход Субисарреты превратил Гвардиолу в нового лидера коллектива, в чьи обязанности входила передача инструкций Кройфа как на поле, так и вне его.

Хотя иногда, пусть и редко, он забывал о том, в чем заключается его роль. Он понимал футбол как командный вид спорта, но его целостное восприятие игры превратило его также и в восторженного поклонника лучших игроков в нее. Его обожание, как правило, распространялось на кудесников мяча, способных превратить любой матч в спектакль. Когда Ромарио перебрался в клуб, Кройф захотел, чтобы бразилец составил ему и капитану Пепу компанию за ужином в ресторане. Тренер был поражен восхищением, даже поклонением, которое Пеп демонстрировал по отношению к новичку. По правде говоря, раболепный восторг Пепа перед восходящей звездой команды был так велик, что стоило Ромарио отлучиться на минутку в уборную, как Кройф тут же одернул Гвардиолу, попросив его перестать вести себя, как пятнадцатилетний подросток, впервые увидевший кумира детства.