Расчет братьев Ивановых был прост. Кранке разделит группу на две части и одну пошлет освобождать из неволи летчика, а вторую на склад за взрывчаткой. Их /Ивановых/ он так же, наверняка, разделит, оставив одного при своей особе и, займется освобождением летчика лично. Третьим будет кавказец, как он и подтвердил уже, успокаивая его. Следовательно на каждого из них приходилось по два потенциальных противника. Зарезать двоих – это все же не тоже самое, что вдвоем пятерых. Особенно если противник не ожидает нападения. Убрать сослуживцев всех, чтобы потом спать спокойно, плюнув на личное дело в архиве канцелярии дивизии Бранденбург-800. Ивановых в России столько, что сто лет можно жить под своей фамилией, главное – не соваться в те места, где их могут узнать обиженные ими сограждане. Волей-неволей, а обижать приходилось. Тех, кого приходилось ликвидировать, конечно, опасаться глупо, а вот те кого обидел походя – во время облав и заготовки фуража… Эти сразу вспомнят и про пинок пренебрежительный и про корову со двора уведенную. Они – выжившие, еще долго будут опасны, пока не вымрут естественным образом. Их глаза, там были повсюду. За каждой занавеской задернутой…

Братья сопели, с посвистом, притворяясь спящими и, оба думали об одном и том же – о свободе. От предательства.

В плен братья попали под Вязьмой еще в 41-м и, помучавшись полгода в лагере, приняли решение откликнуться на предложение Фюрера послужить Рейху в качестве добровольных помощников – Хильфшвиллиге – Хиви. Фюрер обещал, что оружие в руки им брать не придется, а использовать их станут исключительно в мирных целях – водителями, санитарами, конюхами.

Братья, у которых животы уже присыхали к позвоночникам, согласны были хоть свинарями, лишь бы не концлагерь.

– Отъедимся и сбежим в лес. В лесу не пропадем. Там места много. У фрицев армий не хватит все прочесать,– успокоили они друг друга и приняли присягу Фюреру. И их сразу стали кормить по армейским нормам Вермахта, поселив в нормальной казарме, с кроватями в два яруса. Выдали чистое обмундирование красноармейское и первый месяц особенно ничем не загружали – откармливали.

– Окрепнем, уйдем,– успокаивали друг друга братья, подшивая подворотнички на гимнастерки, в свободное после ужина время. Жизнь в казарме, по уставу Красной армии, была вполне привычна и не тяготила братьев, попавших в один взвод и одно отделение.

– Война, видать, затягивается и скоро засядут в окопы обе стороны. А потом и мир подпишут Сталин с Фюрером. Сталин за Урал переедет, а Европу Германии отдаст. На меньшее Фюрер не согласится,– рассуждал сосед по койке Ивановых, учитель истории – по профессии гражданской – Казаков Федор Эммануилович.– Позиционная война началась, ребятишки, а это значит, что никто победить не может. Война уже во где у всех. И у немцев, и у русских. Сталин и рад бы победить, но людей где взять? И промышленные районы все под немцем. Америка пока тушенку ему продает, вот и воюет на ихней же технике Красная армия. Германия в этом году реванш возьмет – само собой, но у нее сзади Англия висит. На два фронта воюют. Попробуй-ка. Вон уже все у них эрзац. И бензин уже синтетический, и табак, и кофе. Мир скоро наступит или перемирие подпишут Фюрер со Сталиным. Потерпите, ребятишки, не долго осталось и распустят всех по домам.

– Умный, да?– цеплялся к нему слегка придурочный, после контузии, рядовой с фамилией чудной – Лопата.– Дурак ты, Федька. Не так все будет. Наши победят. Под Москвой Фюреру накостыляли и драпала немчура. И еще накостыляем.

– Вы, Илья Самуилович, не правы. Уроки истории учат, что все будет именно так, как я предвижу,– мягко возражал ему Казаков, привычку имеющий обращаться ко всем по имени отчеству, а во множественном числе заменив привычное "товарищ" на "ребятишки".