Дядюшке Георгу уже перевалило за двадцать четыре года – ей исполнилось только четырнадцать. Он начинал, словно торопясь.

– Вы ребенок, вам не понять чувств, какие я испытываю при виде вас, хватит ли у вас решимости ответить мне взаимностью?

– Я готова на все, если мои отец и мать позволят, – лепетала она в ответ, сама не соображая, что говорит.

– Я умру от страсти! Обещайте же, обещайте, что выйдете за меня замуж! О Боги! – дядя Георг воздевал руки вверх. – Вы будете моей! Я сделаю для этого все, я преодолею любые преграды! Вы будете моей!

Дядя Георг неожиданно поворачивался на каблуках и уходил широкими шагами, охваченный каким-то возносившим его куда-то в недосягаемую высь чувством.

А она стояла несколько мгновений в оцепенении и вдруг срывалась с места и, не помня себя, мчалась, летела, не чувствуя ног, по коридору, в свою спальню, падала на кровать, тут же вскакивала и опьяненная каким-то сладостным дурманом, заполнявшим ее до краев, садилась верхом на подушки и скакала на них, отдаваясь на волю восторга и упоения. Она сжимала коленками туго набитую подушку и, двигаясь вперед-назад, вверх-вниз, до красноты натирала внутренние стороны еще детских тонких бедер и падала в изнеможении. Это происходило много раз, и хорошо еще, что никто не застал ее, лежащую навзничь с задравшимися юбками, с торчащими из-под них острыми коленками, обессилевшую, с отсутствующим взглядом синих, как море, глаз.

Это и была любовь ушами… Она поддалась настойчивым речам дяди Георга и дала согласие выйти за него замуж. Дядя Георг считался неплохой партией. Наследников королевских тронов на всех принцесс не сыщешь, да и таких принцев, как дядя Георг, тоже не много. Когда-то и ее матери пришлось вый-ти за безземельного нищего принца, вынужденного за офицерское жалованье служить королю Фридриху II, и спасибо герцогине, крестной матери, что нашла хотя бы такого жениха.

Дядя Георг служил в прусской армии, как и считавшийся ее отцом Христиан-Август Ангальт-Цербстский, которого не интересовало, за кого дочь выйдет замуж. Все решала мать. И она согласилась на ее просьбу. Затеи Иоганны обратить на себя внимание – то есть на то, что у нее, Иоганны, есть дочь на выданье, такая же нищая принцесса, как и ее мать, русской императрицы тети Эльзы, поздравления, посылки портретов ничего не дали. Нужно было как-то пристраивать дурнушку Фике.

К тому же дядя Георг преуспел и с уговорами своей сестрицы. Вся родня недолюбливала Иоганну за страсть к интриге, завистливость, надменность не по чину и любовь к сплетням. И только Георг расточал ей комплименты, причем совершенно искренне в силу своего простодушия, а это всегда заметно и зачлось соискателю руки четырнадцатилетней прелестницы.

Мать так сжилась с мыслью, что она выдает Фике за своего брата, что даже не сразу отказалась от этого намерения, когда выяснилось, что дядя Георг послан Фике не судьбой, а кем-то из торопливых и неловких ее, судьбы, подручных.

Сама судьба не поскупилась на другой подарок маленькой бесприданнице. Подарок оказался ой как не прост. И пришлось ой как потрудиться, чтобы его получить. Но числившаяся пока что в дурнушках Фике была согласна потрудиться, чтобы потом, в случае успеха, любить не только ушами.

Во время новогоднего завтрака, когда семья собралась за праздничным столом, явился королевский курьер с пакетом для принца Христиана Августа Ангальт-Цербстского. В пакете находилось и письмо на имя его жены Иоганны, отправленное из Санкт-Петербурга. Она распечатала письмо, и сидевшая рядом Фике успела скользнуть взглядом и запомнить всего лишь несколько слов: «августейшая императрица желает, чтобы Ваша Светлость в сопровождении принцессы, старшей Вашей дочери, прибыли возможно скорее и не теряя времени».