– Он разговаривает с Берлином. Сам понимаешь, – добавила она.

– Да, могу себе представить.

– Проблема в том, что́ говорить в таком случае, как этот.

Клаус Бауман задержался возле стола помощницы.

– Журналисты уже печатают заголовки. Я бы ограничился тем, что около монумента Битвы народов при странных обстоятельствах обнаружены тела пяти девушек. Что в настоящее время мы пытаемся установить их личности, а всю остальную информацию, которой мы располагаем, лучше оставить до будущих времен, когда начатое нами расследование продвинется настолько, что мы сможем об этом говорить. Краткий пресс-релиз, сжатый и ясный, без каких-либо подробностей. Главное, чтобы не просочилось никаких сведений о сцене преступления. Ни одного слова, никакой публичности, поскольку именно этого от нас ждут те, кто стоит за этими смертями.

– Постарайся убедить его. Из федерального министерства давят, чтобы мы не скрывали информацию от прессы.

Клаус Бауман посмотрел на агента и потер подбородок.

– Официальные интриги это твоя компетенция, а не моя, – ответил он, подмигнув ей.

Открыв дверь в комнату для совещаний, он вошел туда и закрыл ее. Положил свой ноутбук на стол, достал из кармана куртки мобильник с наушниками и снова включил музыку. Потом подошел к большому окну в белой деревянной раме и уставился в сад, разбитый возле здания. Но перед глазами стояли не деревья или цветы, а нежные лики пяти мертвых девушек, которые, представляясь ему живыми, парили в нематериальном пространстве его сознания. Его задача состояла в том, чтобы узнать историю каждой из них, шаг за шагом заново поместить их в пространстве и времени, раз за разом вспоминая их тела, одеть в обычную одежду, заставить привычным образом двигаться в их домах, пройти вместе с ними по улицам, услышать, как они говорят со своими родными и друзьями, проникнуть в их самые потаенные мысли, в их страхи, увидеть своими глазами то, что видели они в последний миг перед тем, как их глаза закрылись навсегда. Ему предстояло под звуки одной и той же мелодии, в сотый раз звучавшей у него в ушах, создать правдоподобную гипотезу произошедшего, начиная с того, что он видел на месте преступления: монумент Битвы народов, саркофаги и эротичное нижнее белье, нарисованные в трех измерениях.

Дверь в комнату открылась, но Клаус Бауман успел услышать только, как она с шумом закрылась снова. Повернувшись, он увидел хмурое лицо комиссара Айзембага с широкими скулами и выступающим подбородком.

Клаус Бауман вытащил наушники, не выключая музыки.

– Когда ты перестанешь носить в ушах эти электронные серьги? Меня бесит, когда я их вижу, – бросил комиссар, усаживаясь за стол совещаний, стоявший перед большим полукруглым окном.

– Это помогает мне думать, ты же знаешь.

– И как? Помогла тебе божественная музыка родить интересную версию по этому делу? – спросил комиссар, проведя рукой по своим седеющим волосам, как будто проверял, достаточно ли хороша его стрижка для уважаемого полицейского.

– Не думаю, что убитые девушки – дело рук психопата-фетишиста, который к тому же увлекается уличной живописью и боди-артом в трех измерениях. Один человек просто не в состоянии создать сцену, которую мы видели у памятника… – заметил Клаус, подходя к столу.

– Не надо говорить со мной, как с идиотом, – перебил его комиссар. – Твои выводы слишком очевидны. Я послал тебя туда на вертолете не для того, чтобы ты увидел то, что мог бы увидеть любой полицейский даже с закрытыми глазами.

Клаус Бауман сел рядом с шефом, открыл свой ноутбук и включил его.

– Знаешь, эти гигантские стражи смерти с воздуха выглядят просто потрясающе, я бы сказал, величественно. В детстве мне всегда было страшно смотреть на них снизу, я чувствовал себя слишком ничтожным перед ними. Когда я впервые вошел в монумент и увидел этих каменных колоссов в круглом зале крипты, я подумал, что они вот-вот начнут двигаться. Я пришел в ужас от мысли, что они могут поймать меня и сожрать, – признался Клаус, запуская Windows.