Мой детский дом находится в 100 километрах от Москвы. Ко мне приезжают некоторые товарищи и говорят:

– Ах, так у вас полы моют девочки по 17 лет.

Девочки с большими претензиями на другие правила нашего общежития. В колхозах 14—15 летние девочки и мальчики зарабатывают по 14—15 трудодней. А у нас 16-летние девочки носят челки и банты, а мы воспитатели, должны подметать? И меня бьют ежедневно. Я отчитывался на районом партийном комитете и мне сказали:

– Товарищ, это дело надо прекратить.

Я сказал:

– Вы повторяете Шадринского бюрократа – закрыть Америку!

Я пытался применить в детском доме под Москвой методы Антона Семеновича, создать, прежде всего, ему памятник – нормальный морально устойчивый детский коллектив, способный выпускать из себя в жизнь таких людей, как я. А мне говорит:

– Так, вы макаренковщину насаждаете, вы командирскую систему заводите, порочную систему заводите, ни за что в жизни.

Нам говорят, что «вы не должны повышать голоса на ребенка». Я повышал и часто повышал голос и исправил этим многих. Нам обязательно нужно и повышать голос, чтобы не было никаких недоразумений. Могу на примере показать.

Мне сказали, что никаких ревизий не будет, принимайте 550 детей и спасайте разложившийся коллектив. На 32-ом году советской власти я застал в Подмосковье детский дом, в котором дети лезут в землю. Нарыли вокруг катакомбы, сидят там хрюкают и ни на что не реагируют. Волосы длинные, сидят на крышах, бьют воспитателей и бьют девочек. Когда я согласился взять этот дом, то думали, что я сумасшедший человек. Когда меня спросили, чем мне помочь, я сказал:

– Будьте любезны, месяц не приезжайте и не мешайте работать.

Потом приехали. Что такое? Чисто, мальчики в трусиках, девочки без челок, все говорят «здравствуйте», «извините, пожалуйста». Я этого достиг благодаря применению методов и форм страстной души А. С. Макаренко. Я применил и труд, и игры и вместе с ними превратился в мальчика, как когда-то Антон Семёнович и здорово поругали его за то, что дети сами сажают картошку.

Мне разрешают под Москвой создать учреждение по типу и подобию Антона Семёновича. Если я буду вредить, гоните меня, если я создам, а я уже создал, нужно это обнародовать, чтобы оно было достоянием всей нашей когорты педагогов.

Что можно создать сюсюканием? У меня был воспитанник – Шумаков, у него один глаз остался, другой он проиграл. Он одну молодую учительницу, прибывшую на практику, загнал ко мне в кабинет. Если бы я начал с ним так говорить:

– Коля разве так можно?

Шумаков и ко мне бы применил палку. Я поступил так, как должен был поступить всякий педагог, искренне переживающий всякое событие. Тут я выскочил и ударил кулаком:

– Кто ты?

Он первый раз стал делать ужимки. Жаль, что я не могу продемонстрировать Шумакова. Это экземпляр классического человека, причем он сейчас директор садоводческой фермы.

Может быть я все-таки, благодаря своей воли, своими личными качествами и убедил бы воспитанника не делать плохо. Благодаря этому человек развил бы у себя достоинства не нервничать, не повышать голоса, бесстрастность и выпускаем его на завод. На заводе диверсант ломает станок и продукт моего сюсюкания работает на следующем станке. Ему доступны высокие чувства патриотизма. Он должен сказать вредителю:

– Уважаемый диверсант, я вас прошу, не ломайте, не портите, не уничтожайте.

Пока он бы его уговаривал, тот бы не только вывел из строя станок, но и постарался бы вывести из строя сюсюкающего. Мы должны выпускать такую продукцию живого человека, который, если бы это увидел, должен был немедленно взять его за шиворот и потащить в НКВД. Такого качества должен быть человек. Система сюсюкания дает плохую продукцию человека.