Конечно, я знала, что мама всегда в ужас приходит, когда я падаю в обморок. Поэтому я давно перестала прибегать к нему, хоть он и служил самым действенным средством добиться своего. И в тот день применила, не по думав.

В ту минуту, в панике, мне и в голову не пришло, что где-то очень далеко от школы, занятая своими делами, может быть даже слушая в гостиной запись Мадам Баттерфляй, мама может разволноваться.

– Я не подумала об этом, Мария, – уточнила я, когда она остановила машину в аллее у гаража.

– Плохо, – ответила она. – Всегда нужно думать, прежде чем делаешь что-то.

До приезда домой она больше не разговаривала со мной, поэтому у меня не нашлось возможности переубедить её.

И всё же, сидя на ступеньке лестницы и уткнув голову между балясинами, я слышала, как она сказала маме, что я ещё очень большой молодец, если всё обошлось только обмороком. Потому что это же чистое безумие – без всякой подготовки выставить ребёнка за калитку, а уж определить девочку в школу к монахиням – вообще сумасшествие. Ничего мне не объяснив предварительно. И если у вас самый большой сад в городе – это ещё не повод, чтобы отправить в религиозный Колледж девочку, которая даже понятия не имеет, кто такой Бог. Проводить целые дни на воздухе в моём возрасте – это очень важно, кто бы спорил, как похвально и то, что мой отец не пожелал объяснить мне, во что верить, а во что нет.

– В самом деле, в самом деле, – говорила она. – Однако… Свобода тоже должна быть ограничена, чтобы ею располагать.

Разговор несколько усложнился, и мама отняла руки от лица.

– Леда ведь могла умереть… – произнесла она.

– Да ладно… Будет вам, синьора!

– И в этом была бы виновата только я…

– Синьора, прекратите наконец… Сейчас у нас проблемы посерьёзнее!

Мама тяжело вздохнула.

– Сколько раз я вам говорила? Кому суждено сломать шею, тот найдёт тёмную лестницу.

– Да, ты права, Мария.

– Ну вот и слава богу. Не будем преувеличивать. Град ещё не означает неурожай.

Мария если уж начинала, то могла говорить без конца, а мне во что бы то ни стало требовалось немедленно выяснить одну вещь. Ещё со вчерашнего дня мучил меня этот вопрос.

– Мама… – позвала я из-за балясин.

Она подняла голову, и лицо её осветила улыбка, она подошла к лестнице, и наши глаза оказались на одном уровне.

– Вы с папой старые? – наконец спросила я.

Мама растерялась и даже как-то выпрямилась, стоя внизу.

Мы так и смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Очень серьёзно.

Потом Мария недовольно фыркнула и вновь принялась яростно махать своей метёлкой.

– Тебе в школе это сказали, да? – спросила она.

Я молча кивнула.

– Не сомневаюсь. Мне тоже так говорили.

Я надеялась получить какое-то толковое объяснение, но и представить себе не могла, что оно окажется таким, какое я услышала.

– Я – последний ребёнок в семье. У меня было ещё семь братьев. Первый на двадцать лет старше меня.

Я не понимала, при чём тут эта история про братьев. Но под конец её рассказа кое-что для меня всё-таки прояснилось.

Мои родители не старые. Просто у них имелись ещё и другие дети, которые родились на десять лет раньше меня.

Я с облегчением вздохнула и широко улыбнулась Марии и маме. Плохо, конечно, если Мария сказала неправду и мои родители в самом деле старые, но в любом случае это уже не моя вина. Виноваты Либеро и Фурио.

Время, которое я провела дома, а не в школе, заполнилось множеством событий. Невысокая температура, ещё державшаяся, не создавала мне проблем. Разве что я ощущала некоторую слабость, впрочем приятную, и тепло, которое словно окутывало и вроде бы притупляло чувства.

Я стала чуть слабее слышать, поменьше разговаривать и немного хуже видеть. Словно плавала в чём-то. Всё казалось мне более мягким и сглаженным, будто по ночам кто-то специально шлифовал острые углы. Поэтому, когда мне сказали, что Бог – это не человек, а Бог, и всё тут, впечатление от такого объяснения оказалось не сильнее, чем взрыв бомбы для глухого.