– Да, это кольцо… Если оно будет со мной, то я выживу. И даже смогу снова собрать сокровища. Оно укажет мне путь к тому, что я желаю найти. Не лишай меня жизни, о добрый и великий Локи! И не лишай себя шанса опять поживиться за мой счет… через несколько сотен лет.

Ас заколебался было, но жестокость и жадность взяли вверх.

– Нет, карлик, – сказал он. – Один велел принести как можно больше золота. Он задумал приманить людей, чтобы они сослужили нам кое-какую службу… А люди, сам знаешь, падки на золото.

С этими словами Локи вскочил на восьминогого коня. Слейпнир, конь Одина, покосился на седока недовольно, но раз хозяин велел – придется терпеть.

Андварри, осознав, что все его мольбы тщетны, схватил с земли камень и бросился к коню. Слейпнир оскалил клыки, которые странно было видеть в пасти того, кто считался конем, и грозно зарычал. Из ноздрей вырвался едкий пар, и карлик, схватившись за обожженное лицо, со стоном упал и принялся кататься по траве. Локи, смеясь, хлопнул Слейпнира по холке.

– Поехали, дружок. Думаю, с него хватит.

Слейпнир рванулся прочь, набирая скорость. Но, прежде чем конь и всадник поднялись в воздух и скрылись за горизонтом, до Локи донеслись слова Андварри:

– Я проклинаю тебя, Локи-вор! Не будет тебе и другим асам толку от моего золота! А мой перстень принесет гибель не только тебе, но и многим после тебя…

Звонок вырвал Мири из глубин сна, в котором не было даже видений, только бесконечная усталость и какое-то ноющее чувство безысходности. Она схватила мобильник, ткнула пальцем в кнопку и, щурясь на включенную люстру, протянула:

– Д-а? Привет, савта.

Бабушка не сказала ничего определенного, просто попросила ее приехать как можно скорее. Мири перепугалась, кое-как собралась и, вызвав такси, понеслась в аэропорт, на ходу обшаривая сайты авиакомпаний в поисках билетов. Хорошо, что место нашлось, и вскоре Мири уже бежала на регистрацию. Всю дорогу до Фрейбурга она корила себя за то, что закрутилась в делах и заботах и давно не навещала савту.

Бабушка встретила ее в гостиной у камина. Мири торопливо зашарила глазами по лицу и сухощавой фигурке, но савта выглядела так же, как всегда: одета в изящный домашний костюм, волосы уложены, легкий макияж присутствует.

– Бабушка, ты меня так напугала! – в голосе Мири прозвучал невольный упрек.

– Думала, что найдешь меня при смерти? – хмыкнула та. – Не так сразу. Но время поджимает, детка, и мне нужно рассказать тебе кое-что важное, пока я в здравом уме и твердой памяти.

– Савта, ты прекрасно выглядишь и проживешь еще много лет! – твердо заявила девушка. – И не пугай меня так больше, слышишь?

– Хорошо, детка. Пообедай, а потом поговорим.

Мириам с аппетитом съела салат и запеченную рыбу в каком-то невероятно вкусном соусе. Бабушка есть не стала, сказала, что она свои калории получает строго по расписанию. Потом они вернулись к камину, и старая Мириам со вздохом облегчения опустилась в кресло.

– Послушай меня, детка, – мягко сказала она. – Я не стану забивать тебе голову условиями своего завещания, это сделает адвокат, твой троюродный дядя Сэмюэль, когда придет время. Я хотела поговорить о другом. И начать мне придется издалека, так что наберись терпения и послушай… До Второй мировой войны наша семья жила в Праге. Мой дед был раввином и ученым, уважаемым человеком. У нас было несколько комнат в старом доме в еврейском квартале, совсем рядом с кладбищем и синагогой. Перед самой войной к деду стал часто заходить немец, его звали Карл фон Райнц. Он тоже, как и мой дед, интересовался историей, а кроме того, был большим специалистом по всяким тайным учениям. Они с дедом днями о чем-то спорили, перебирали старые книги и таблички, копались в пыли сундуков, набитых свитками… Я в то время всем этим не сильно интересовалась. Но немец приходил не один, у него был племянник, мальчик моих лет. Его звали Клаус. Мы подружились. А когда расставались – обменялись медальонами. Не знаю, почему я это сделала, дед чуть не убил меня, когда узнал, а потом его самого едва не хватил инфаркт. Дело в том, что серебряный медальон, который я носила, был чем-то вроде реликвии. Когда мне было лет пять, мой старший брат умер… и медальон, который носил он, перевесили мне на шею. Не знаю, в чем там был смысл… помню только, как дед бормотал что-то про чистую душу, которая хранит сокровище лучше всех печатей. Так или иначе, это был довольно большой серебряный кругляк, покрытый совершенно непонятными мне буквами. Снимать его было строжайше запрещено, показывать кому-либо – тоже.