Улада долго молчала, затем тряхнула головой:
– Плохая песня, наемник! Очень плохая!
Згур пожал плечами. Спорить не тянуло.
– И не потому плохая, что сложена плохо. Вы, волотичи, никак не можете забыть войну. И ты, Згур, ее не можешь забыть. Прошло двадцать лет! Сколько же еще вы будете воевать!
Она говорила серьезно, и Згуру внезапно показалось, что он слышит совсем другой голос – голос человека, которого он никогда не встречал, но уже успел возненавидеть. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский, тоже любит говорить о мире, о дружбе между улебами и волотичами. И тут в памяти зазвучал иной голос – негромкий, спокойный голос дяди Барсака. «Война не кончена, Згур! Запомни – война еще не кончена! Мы еще отомстим – за всех! И за твоего отца – тоже!» Улада не убивала его отца, но она ответит тоже. Всех, кто выше тележной чеки!
– Не могу понять, почему ты меня ненавидишь, сотник Згур?
Он вздрогнул. На миг почудилось, что дочь Ивора-предателя читает его мысли.
– Я думала, ты просто холоп, который не может простить господам, что он вышел из грязи. Но ты дедич, ты альбир Кеевой Гривны. Бедняга Черемош ночами не спит – тебе завидует…
Згур поглядел на чернявого и невольно улыбнулся. Хвала Матери Болот, спит! Славный парень, угораздило же его связаться с этой!..
– Если ты повздорил с кем-то в Коростене, то ни я, ни мой отец не виноваты. В чем дело, Згур? Если я тебя обидела, то… прости!
Так Улада с ним еще не разговаривала. И Згур понял, что сейчас не выдержит, расскажет этой девушке все. Вновь, уже в который раз, вспомнился сон, странный сон, в котором отец запрещал ему мстить. Ведь длинноносая не виновата в том, что сделал Палатин! Нет, нет, нельзя!
– О чем ты, сиятельная! Я просто наемник. Наемники не обижаются…
Он улыбнулся, но на душе было мерзко.
Разбудил его голос Черемоша. Згур с трудом открыл глаза. В лицо ударило утреннее солнце.
– Згур! Я грибов набрал, поджарим! Где огниво?
Огниво? Несколько мгновений он не мог понять, чего от него хотят. Ах, да!
– Ты же вчера брал. В сумке!
– Да вот оно, – послышался недовольный голос Улады. – Ты чего, ослеп?
Черемош принялся оправдываться, и Згур поневоле усмехнулся. Все вернулось, будто и не было черного подземелья, не свистел в ушах бешеный ветер. Длинноносая командует, Черемош суетится…
– Откуда это у тебя, наемник?
Згур привстал и долго протирал глаза. Улада склонилась возле его сумки. Разгильдяй Черемош высыпал вчера вещи прямо на траву, а собрать не догадался.
– Что ты там нашла, сиятельная? – вздохнул он.
– Красивая вещь! – в руках у девушки что-то блеснуло. – Купил? Или снял с кого-то?
И тут Згур почувствовал, как холодеют руки. Браслет! Ну конечно! Он лежал в сумке! Чернявый вытряс вещи, тряпка развернулась…
– Хорошая работа! – Улада покрутила браслет в руках, затем поднесла к самому носу. – Старинная… В Рум-городе думал продать?
– Положи! – голос не слушался, и Згур с трудом повторил:
– Положи! Пожалуйста…
– Не волнуйся, не украду!
В ее голосе звучала насмешка. Девушка взвесила браслет на ладони и, чуть подумав, поднесла к левой руке.
Згур хотел крикнуть: «Нет!», но понял – не успеет. Улада повернулась, на левом запястье горела тонкая серебряная полоска.
– Красивый! Так где ты его взял, наемник?
Глава пятая. Ичендяк.
– Ровно сиди! Я сказала – ровно!
Черемош послушно выпрямился. Улада, наморщив нос, поправила расстеленный на траве плащ и присела, облокотившись о спину чернявого. Згур отвернулся – сдержать усмешку было трудно, почти невозможно. Любимых, как он слышал, следует носить на руках, но должно ли использовать их, как спинку кресла? Хотя, отчего бы и нет, ежели дозволяют?