– Нет. Я занят.

– Это важно, – умоляюще проговорила Сю-Ин.

– Не думаю. – Как всегда категоричен.

Она неуверенно помялась.

– Капитан. Это действительно важно.

Фенг обреченно вздохнул.

– Говори. Только быстро.

Сю-Ин набрала воздуха:

– Я агент императора.

– Я в курсе. Что-то еще?

Она застыла, а он невозмутимо спросил:

– У тебя есть еще что сказать?

– Тогда… вы… и я… почему?

Зачем дрожат эти предательские слезы!

– Потому что пока ты здесь, император не направит мне другого шпиона, которого мне снова придется вычислять.

Слезы все-таки хлынули.

– Что? Расстроилась? – Он усмехнулся. – Думала, это ты такая молодец?

Как больно. Сю-Ин проглотила слезы. А со слезами и разом все остальные чувства – она заслужила.

И она стояла, словно забытый кем-то пустой сосуд. Некрасивый, надтреснутый, заляпанный чужими жирными пальцами.

– Мне все равно, – глухо проговорила она. – Если я через два дня не доложу о сокровище, которое вы охраняете, тайная служба заберет его силой.

– И почему ты мне об этом говоришь?

Образ – тонкий, холеный, надменный всплыл перед глазами. Сю-Ин ответила:

– Того, другого, я ненавижу сильнее.

– Ты думаешь, я в это поверю? – Усмешка, чуть-чуть несимметричная, с горчинкой, тронула его тонкие губы.

– Мне все равно, – отрешенно проговорила она, – но только через два дня я ничего не доложу. Когда явится тайная полиция, я буду для них просто одной из вас.

И она сдержала слово. А тот, другой, холеный, сдержал свое. И она была просто одной из многих. Той, которая подрывала нерушимую власть императора.

– Сю-Ин? – Фенг привалился к стене рядом с ней.

– Что, капитан?

– Ты ведь не отлучалась. Я сам видел. Кто сдал новое укрытие?

– Я не знаю, капитан. Мне не говорили, что есть второй агент.

А внутри такая пустота. Почему бы не умереть? Кто о ней вспомнит?

За дверью что-то громыхнуло, и с потолка посыпалась штукатурка.

– Почему ты мне открылась? – зачем-то спросил капитан.

– Я не могла по-другому. – Она грустно опустила глаза. – Я… полюбила вас, капитан.

– Знаю, Сю-Ин. – Он поцеловал ее в макушку – отчаянно и нежно. – Я тебя тоже. Но я не мог сказать. Прости.

– Я вас люблю, капитан. Мне не за что вас прощать.

За дверью что-то снова грохнуло, и из стены выпал кусок.

– Пошли, – он тронул ее за руку, – надо выбираться. Теперь остались только мы.

И они ушли.

Далеко.

Но недостаточно.

У великого императора длинные руки. И зоркие глаза.

От таких не убежишь.

Сю-Ин стояла, низко опустив голову. Мелкий моросящий дождик собирался каплями на черных волосах. Капли повисали тяжелыми бусинами и падали на грубое, домотканое одеяние. На примятой траве, среди поздних осенних цветов лежал капитан – ее муж.

Невысокий. Коренастый. В простом дорожном одеянии. Суровое обычно лицо казалось спокойным. Она зажгла свечу, но дождь не дал огню разгореться, и свеча, испустив сизую струйку, сиротливо мокла у ног усопшего. Монетки не нашлось – последнюю Сю-Ин отдала за мешочек риса. Она проглотила так и не пролившиеся слезы и отвернулась. В бессильно повисшие руки крепко вцепились горячие детские ладошки. Две черноволосые макушки уткнулись в складки одежды.

Она стиснула маленькие ручки: вот он – ее оплот. Ее хрупкий, но нерушимый маяк.

– Пойдемте. – Она мягко подтолкнула детей. – Надо уходить.

И она будет идти. Столько, сколько сможет. А потом будет идти дальше. Потому что теперь она не одна. Теперь у нее есть для кого жить.

За спиной осенний лист тихо опустился на лицо капитана.

***

– Ну вот, собственно, и все, ребятишки. Больше мне ничего неизвестно. – Женщина развела руками. – Я знаю только, что вскоре после этого она была убита. А теперь, столько лет спустя, ты объявляешься здесь и на весь Бай-Чонг отсвечиваешь тем, за что много отличных людей положили головы.