Флора шла позади процессии, ожидая сигнала тревоги в ответ на ее нарушение – присутствие на самом высоком уровне улья, доступ на который был строго ограничен. Но из-под ее ног поднялось облачко розового фимиама, такое же, как из-под ног следовавших впереди пчел. А затем две высокие двойные двери распахнулись, пропуская их, и ее душу наполнила радость. Волны чистого цветочного благоухания клубились в теплом воздухе, и, когда Флора вошла в священную очистительную комнату зала Продувки, она постигла гений своего народа.

В центре большого атриума мерцал золотистый туман, слышалось мягкое гармоничное созвучие. Шесть высоких стен были сделаны из смыкающихся кубков меда, увенчанных и освященных печатью Королевы, которые, смыкаясь, образовывали купол. Далеко внизу сотни сестер стояли концентрическими кругами, помахивая серебряными крыльями. Их лица излучали радость и умиротворение, и перед каждой стоял большой кубок сырого нектара. Из этих сосудов поднимался по спирали в воздух туман и музыка, по мере того, как вода испарялась из нектара, который загустевал и превращался в мед.

Только теперь Флора осознала, что каждая полевка и приемщица в процессии были заняты сливанием своей драгоценной ноши в открытые восковые кубки, и только одна она не была при деле. Она знала, что ей нужно уходить – само присутствие уборщицы в этом священном месте, несомненно, заслуживало наказания, однако это было так чудесно, что она не могла уйти. Флора смотрела из благоухающих теней на полевок и их спутниц, опустошающих свои ноши, а затем расправляющих крылья и выходящих из зала. Одна из последних приемщиц, еще совсем молодая, была неловкой и пролила немного нектара мимо воскового кубка, но, спеша влиться в процессию, она лишь виновато опустила взгляд и побежала за остальными.

Высокие двери затворились, и круги сестер возобновили свое серебристое мерцание. Священное Созвучие набрало силу, и взмахи крыльев погнали аромат сквозь теплый воздух. Прятаться в тени казалось недостойным, поэтому Флора вышла. Инстинкт побуждал ее сделать поклон к центру атриума, но не успела она коснуться антеннами воскового пола, как что-то в ней раскрылось, ее девственные крылья задрожали, словно в ней заработал мотор, и она поднялась в воздух.

Другие пчелы озирались по сторонам, пытаясь определить источник звука. Но Флора сжала свои грудные мышцы и упала на пол, прежде чем они заметили ее. Она плотно прижала крылья к спине и в тревоге осмотрелась. Даже просто находиться здесь уборщице не дозволялось, но чтобы она еще и летала…

Невероятное ощущение в теле утихло. Чтобы успокоить растревоженный мозг, Флора стала искать хоть какое-то пятнышко грязи, чтобы стереть его, но зал Продувки оказался безупречен. Единственным проявлением беспорядка была капля пролитого приемщицей нектара, высыхающая теперь на краю воскового кубка и на плитках пола.

От запаха нектара живот Флоры подвело от голода.

Желание есть грех, жадность есть грех…

Но счистить пролитую каплю, уж конечно, не будет грехом?

Осторожно, стараясь не коснуться своим нечистым телом кубка, Флора присела рядом с пятном, и ее поглотил аромат жимолости. Живой дух малиново-золотых соцветий согрел ее всю и наполнил энергией, и она принялась слизывать мельчайшие частицы с пола, когда уловила нарастающее волнение снаружи.

Вибрация от движения множества приближавшихся по коридору обеспокоенных пчел усиливалась, слышались голоса протеста.

– Мед! – гудел глубокий голос самца. – Сейчас же!

– Прошу вас, Ваша Самость, – кричала самка, – остановитесь!

Флора отскочила в тревоге, когда в зал ввалилась компания трутней и вальяжно направилась по центральному проходу, прямо к ней. Они были большущими и источали едкий запах. Их лица были крупными и симпатичными, а козырьки над глазами защищали от солнца. Плотный мех самцов был напомажен. Мерцающие круги сестер замедлили движения крыльев и повернулись в направлении нарушителей. Никто не заметил Флору.