Не помня себя, Алексей пулей взлетел наверх, в избу, а оттуда – сразу на улицу. Несмотря на прогретый уже утренним солнышком воздух, его продолжало трясти крупной дрожью. Только увидев перед собой бледное лицо и широко распахнутые глазенки Пашки, он понял, что своим видом пугает мальчика. Сев прямо на землю, Алексей обхватил руками голову, пытаясь хоть немного привести мысли в порядок, или по крайней мере успокоиться настолько, чтобы хоть что-то соображать.

– Дядя Леша, что с тобой? – зашмыгал носом Пашка.

– Вот что, Павел, беги к бабушке, пусть срочно позовет сюда участкового! – наконец пришла в голову хоть какая-то путная мысль.

Племянник хотел что-то спросить, но Алексей так свирепо на него зыркнул, что мальчишка в тот же миг умчался без оглядки.

К счастью, участковый – старший лейтенант Спиридонов Иван Валентинович – был в этот час еще дома, хотя и собирался уже ехать в райцентр по служебным делам. Поскольку Вера Васильевна не знала, что именно случилось с Митричем, а сказала полицейскому только, что Алексей просил позвать его к старику домой, Иван Валентинович торопился не шибко. Чэпэ в селе, кроме нечастых пьяных драк, не случалось уже очень давно, так что и теперь максимум, что ожидал увидеть Спиридонов, – это избитого по пьянке старого деда. Правда, Митрича прежде не видели в таком состоянии, но ведь пьяницей-то его все равно считали.

Старший лейтенант Спиридонов был не стар и не молод – ему одинаково можно было дать как сорок, так и пятьдесят лет. По-мужицки коренастый, кряжистый, с загорелым и морщинистым лицом, с широкими, заскорузлыми от работы с землей ладонями, он, кроме формы, ничем не отличался от прочих деревенских мужиков. Однако он был далеко не глуп, имел определенную хватку, умел и перед начальством показать себя не с худшей стороны, и среди деревенского населения держать авторитет на должном уровне. Он понимал, что с сельчанами ему жить, а с начальством – служить. И если из полиции в конце концов можно просто уволиться, или, в не столь уж отдаленном будущем, уйти на пенсию, то из села ему деваться некуда. Не ждал его никто нигде, а здесь – хозяйство, огород, скотина и, самое главное, семья. Жена, дочка школу заканчивает, сын из армии через полгода вернется. Нужно детей на ноги ставить. Так что работать надо – и работать хорошо. С мужиками быть строгим, но не перегибать палку, с бабами не конфликтовать шибко, стараясь все проблемы решать мирно. Вот и сейчас, если «приложил» кто спьяну Митричу, то поговорить нужно с обоими сторонами по-тихому, по-трезвому, постараться обойтись без протоколов. В крайнем случае, особо упрямому пригрозить неприятностями, если по-хорошему не поймет.

Так размышлял Иван Валентинович, подходя к дому старика. Но едва увидев сидящего во дворе Алексея, сразу же понял, что на этот раз стряслось что-то действительно серьезное.

– Знаете, кто Митричу голову отрезал? – спросил Колька, лежа голым животом на свежеструганных досках и болтая поднятыми ногами.

Пашка и Лизка глянули на него, недоверчиво щурясь. Колька ужасно переживал падение своего «авторитета» в глазах друзей и хотел хоть как-то реабилитироваться.

– Ты, конечно же, знаешь! – не удержавшись, съехидничал Павел.

В связи с утренними событиями, перепуганная Вера Васильевна запретила внукам отлучаться со двора, и дети откровенно скучали, сидя на штабеле досок, предназначенных для ремонта сарая. Настроение было паршивым, не хотелось ни играть, ни даже просто разговаривать.

Однако Колька, видимо, был как раз настроен поболтать. Он ничуть не обиделся на Пашкину реплику, напротив, обрадовано кивнул и горячо зашептал: