И булочки, которые испекла Марианна Викторовна по случаю визита, тоже были непростые: рецепт этот сохранился еще от бабушки профессора, и весь секрет заключался в особой последовательности смешивания масла, сахара, яиц и прочих продуктов. И были эти булочки очень вкусными.

Разговор то сбивался в обычную светскую болтовню ни о чем, то как-то очень своеобразно переходил на околонаучные темы, то опять возвращался ко всяким пустякам и погоде. В общем, было мило.

Профессор Макарский фонтанировал красноречием и не скупился на комплименты в адрес Сергея. По всему было видно, что он гордится своим учеником и возлагает на него большие надежды.

– Вам, Ася, крупно повезло! – ораторствовал Лев Михайлович, сверкая глазами. – Мы стоим на пороге величайшего открытия. Вы даже не представляете, что это такое.

– Как интересно! – воскликнула Ася, всплеснув руками. – Может быть, вы объясните, профессор? Ну, хотя бы в двух словах.

– В двух словах… – крякнул ученый, не скрывая удовольствия от встречи с такой поистине милой наивностью. – Если я когда-нибудь смогу объяснить это в двух словах, то уже на следующий день можно будет спокойно отправляться за Нобелевской премией.

Все дружно рассмеялись. Но Ася была упорна в своей настойчивости:

– И все же.

– Хорошо, – неожиданно согласился Макарский, – так и быть, прочитаю вам краткий курс биогеохимии, но чур не зевать и не падать под стол от скуки!

– Нет, что вы! – горячо возразила девушка и покраснела, увидев краем глаза, как улыбнулась Марианна Викторовна.

Макарский был неподражаем. Он говорил ярко и убедительно, жестикулируя и используя приборы, лежавшие на столе, в качестве наглядных пособий для аргументации. Такого взволнованного, красочного и образного выступления ни Паганель, ни тем более Марианна Викторовна от него никак не ожидали.

И Ася, конечно же, не заскучала, а совсем наоборот, все поняла и даже пришла в состояние какого-то детского восторга от откровений, которыми одарил ее старый ученый.

Вот, скажем, растет где-нибудь дерево или травка специфическая. Простые люди думают, что все это в порядке вещей, и проходят мимо. А для биогеохимика сразу все ясно: если смогло здесь вырасти это дерево с мощными корнями, значит, горные породы в глубине не такие уж плотные, значит, есть в них трещины, по которым течет вода и несет с собой питательные минеральные вещества, иначе здесь вообще ничего бы не выросло.

А еще есть растения, которым для правильного роста нужны какие-то особые химические элементы. Не было бы этих элементов, не появился бы здесь такой цветочек. А уж если он вырос, значит, ищи рядом источник этих элементов. И вот так можно найти какие-то важные минералы, даже целые месторождения, ну или что-то в этом роде.

– Анчар, – полушепотом произнесла ошеломленная Ася, когда профессор, наконец, остановился.

– Что анчар? – удивился Лев Михайлович.

– Пушкинский анчар, – чуть громче и уверенней проговорила девушка. – Почему он вырос «в пустыне чахлой и скупой, на почве, зноем раскаленной»? Ведь неспроста торчит он «один во всей вселенной» посреди большой равнины, да еще и напитанный ядом! Уж биогеохимик-то объяснил бы, почему, и что там, под этим анчаром, какие такие особенные горные породы. Ну, и начал бы копать канаву или шурф. Глядишь, и нарыл бы чего-нибудь…

– Гениально! – восхитился Макарский. – Более способного слушателя я еще не встречал. Поздравляю вас, Сережа. Ваша прелестная подруга бесспорно достойна самых высоких похвал.

– Вот видишь, Серенький! – задорно рассмеялась Ася. – А ты меня не ценишь и только постоянно ругаешь. Вот объясни, почему ты никогда не рассказывал мне, чем занимаешься? Боялся, что не пойму?