Ты хотела жить любовью – получалось только болью
И разорванные ветром пеньюары и чулки
Освещаясь мягким цветом нерастраченной тоски
Колыхались в потных мыслях не уверенных мужчин
По земле сновали люди без озрений и причин
Я смотрел на поле боя – я хотел бы быть с тобою
Ты хотела быть судьбою, помогать делиться кровью
Ты хотела брать любовью – получалось только болью
Ты бежала по асфальту человеческой реки
Ты сбивала пену бала, галуны и парики
Ты хотела быть собою, помогать делиться кровью
Ты хотела жить любовью без печали и тоски
На тебя смотрели люди, пирамиды и гаргульи
По над жерлами орудий человеческие ульи
Ты хотела брать любовью – получалось только болью
«Виртуальный человек»

Это стариковское ворчание. Действительно, возможно, мне очень свезло, но когда появились первые синклеры – это первые компьютеры – мой друг-компьютерщик тут же закачал какую-то игрушку. Тогда я жил у него в квартире, и я сел играть в нее. Я проиграл всю ночь в эту игрушку довольно бестолковую, дурацкую. Утром он проснулся, пошел на работу, и я понял, что потерял целый день, потому что только сейчас лягу спать. Мне так обидно было за этот день: у меня болела шея, глаза, душа, и я понял, что больше никогда не сяду играть. Свое обещание я где-то сдержал, хотя иногда я могу открыть шахматы, которые являются полным аналогом трехмерных шахмат, и сыграть партию шахмат, но виртуального мира я так и не познал. И мне кажется, что мне свезло с этим очень сильно, потому что я вижу поколение девяностых годов, которым сегодня до двадцати семи лет. И я понимаю, что были лихие девяностые. Я не виню лихие девяностые: они были невероятно интересными, эти девяностые, и тогда выживали самые рисковые, крутые, фартовые, и все было возможно: стать президентом или погибнуть – все, что хочешь. Я думаю, что на то поколение больше всего влияло плохое образование тех годов, потому что со школами была большая проблема. А сегодня я понимаю, что нет, проблема не в образовании. Проблема в том, что как раз в девяностые к нам пришел Интернет. Это первые дети, которые родились, и уже в четыре-пять лет они жили в мире, где был Интернет, они не знали мира без него. Они даже не верили, что без Интернета можно жить, я так понимаю. Они до сих пор не верят, что без него жизнь возможна. Я не рискнул бы писать песни для сегодняшней молодежи, потому что я даже не могу представить, о чем можно написать песню. Я иногда слушаю, что они поют – и это другой язык. Так что «Виртуальный человек» – это просто для старичков успокоение, что, мол, не они одни так страдают от непонимания происходящего.

И каждый день и каждый час
И каждый чат и каждый блог
И каждую частицу нас
Наполнил виртуальный Бог
И я решился на побег
Я разучился на бегу
Я виртуальный человек
И я так больше не могу
Я верю в каплю на стекле
Я верю в запахи и сны
Я верю в кофе на столе
Я верю в запахи весны
И посреди медийных рек
На виртуальном берегу
Я виртуальный человек
И я так больше не могу
И каждый день и каждый час
И каждый чат и каждый блог
И каждую частицу нас
Наполнил виртуальный Бог
И я решился на побег
Я разучился на бегу
Я виртуальный человек
И я так больше не могу
«Люцифер»

«Люцифер» – это, конечно, образ Паганини, играющего на альте. Эту песню нужно слушать летом семнадцатого года – кругом дождь, слякоть, потоп. Потоп, да. Можно даже одно слово «потоп» оставить… Все танцуют и на альте играют для нас с вами.

И я иду во сне
Глотая дождь и снег
Лишь ты одна не знаешь обо мне
Что я иду глотая дождь и снег
Иду к тебе во сне
И реки и мосты
В руинах темноты
О том, что я иду к тебе во сне
О том, что я иду к тебе во сне